Однажды поздним зимним вечером к куреню, где жил Петро Колодуб, подъехали два всадника. Они были в овчинных нагольных полушубках и низко надвинутых, запорошенных снегом лохматых папахах.. Привязав коней у ближней коновязи, приезжие, тихо переговариваясь, пошли к куреню, постучали в дверь.
– Кого черт носит? – послышался оттуда сердитый заспанный голос.
– Открывай, не чертись! – ответил один из приезжих. – Да побуди Колодуба…
В курене зашевелились. Сквозь слюдяное оконце пробился тусклый свет. Щелкнул запор. Приезжие переступили порог и очутились в большой теплой горнице, где на устроенных в два ряда нарах спали казаки.
Оставшееся свободным место занимали большая печь и длинный дубовый стол, вокруг которого стояли скамьи и табуреты.
Светильник трещал и чадил. Строгие лики святых на деревянных иконах колебались в неверном, мигающем свете.
Приезжие, войдя в горницу, сняли папахи, расстегнули полушубки, перекрестились.
Петро Колодуб, протирая глаза рукавом рубахи, спустился с печки и, взглянув на одного из приезжих, воскликнул:
– Лунька! Ты откуда?
– С Дону, братику, – ответил Лунька и, пригладив непокорный рыжий чуб, подошел поближе к Петру, шепнул на ухо: – А чи нет здесь чужих ушей?
– Нету, не боронись…
– С гостем я дорогим… Чуешь?
Петро посмотрел на приехавшего с Лунькой незнакомца, успевшего уже снять полушубок. Был незнакомец в средних годах, сухощав, чернобров. Небольшая темно-русая бородка, нос с горбинкой, смелый взгляд черных глаз. Кафтан подпоясан шелковым кушаком, за который заткнуты чеканные турецкие пистоли. В левом ухе качается большая золоченая серьга.
– Сам батько атаман Кондратий Афанасьевич Булавин, – негромко произнес Лунька.
Казаки на нарах один за другим стали поднимать головы. Толкали спящих товарищей, шептали имя атамана.
Спустившись с нар, шумной ватагой окружили Булавина и Луньку.
– Слава донским казакам!
– Сказывайте, что на Дону! Почто сюда бежали?
Булавин присел к столу, нахмурил брови:
– Измена, браты… Атаман Лукьян Максимов с донской старши?ной предали нас. Ночью, как тати, ударили в спину. Помощь у вас просить хочу…
– Дадим помощь, батько! Все как один поднимемся! Зараз войсковую раду скличем! – перебивая друг друга, загорланили казаки.
Петру насилу удалось установить порядок. Он не сомневался, что сиромашные и новопришлые готовы хоть сейчас подняться на помощь Булавину… Но что скажет старый черт кошевой? Ведь не с пустыми руками надо идти на Дон, а оружие и порох в войсковой скарбнице…
– Не даст, так скинуть его с кошевья к бисовой матери, – подсказал Лунька.
– Костю Гордеенко кричать будем, – вставил один из казаков. – Костя преград чинить не станет!
VI
… Мазепа, узнав о том, что запорожцы избрали кошевым Костю Гордеенко и обнадежили в помощи Булавина, крепко задумался.
Донская смута была Мазепе на руку. Она отвлекала внимание царя, облегчала замышленную измену. Надо бы тайно помочь Булавину…
Но бунт голытьбы внушал страх. Восстание против помещиков и панов могло захватить Украину… Надо бы задержать Булавина…
Черт знает что такое! Против обыкновения гетман растерялся и долго не мог принять никакого решения.
Наконец Орлик посоветовал:
– Булавина оставить в покое, пусть зимует в Кодаке и собирает гультяев. Нам без них легче…
– А ежели они, псы проклятые, обрушатся на нас?
– Мне известно, что атаман собирается на Дон, ваша ясновельможность… Но и другая причина есть не опасаться смуты. Новый кошевой Костя Гордеенко нам зла не учинит.
Мазепа вопросительно посмотрел на писаря:
– Подожди… Ты же сам мне сказывал, что Гордеенко давний бунтовщик и держит руку сиромашных?
– То верно, пане гетмане… До сей поры держал их руку, а ныне служит вам…
– Как? Гордеенко?
– Подкуплен недавно мною, прошу прощенья… Дал тайную присягу быть с вами заодно…
– Хорошо, – похвалил писаря за усердие гетман, – но царское величество как нам уважить и в сомнение не ввести?
– Отправьте против Булавина полтавского полковника Левенца. Он стар и ленив… Атамана же ваша милость тайно уведомит, будто против него идет сюда большое войско.
Гетман совета послушался. Вскоре Булавин оставил Кодак.
Весной он объявился в Пристанском городке, на Хопре. Украину смута миновала…
В это тревожное время гетман получил указ:
«Послать десять тысяч казаков в Польшу в распоряжение коронного гетмана Адама Сенявского, верного союзника царя».
Мазепа решил указа не выполнять. Он пишет Головкину донесение:
«На Сенявского и поляков положиться нельзя. Может, они нарочно замыслили отвлечь от меня десять тысяч казаков, чтобы разделить мои силы и открыть неприятелю нашему путь на Украину…»
Подозрение против Сенявского одновременно подтвердили и другие лица. Головкин, поблагодарив гетмана за верную и радетельную службу, оставил вопрос на его усмотрение.[28]
Мазепа расположил свой обоз недалеко от Белой Церкви и стал нетерпеливо ожидать прихода шведских войск.
… А доносы на гетмана продолжались.
Явился в Преображенский приказ какой-то рейтар Пирон, освободившийся из турецкого плена. Он донес, будто виделся в Яссах с проживавшим там русским человеком Василием Дрозденко. Тот сказал ему: «Служа в Польше при короле Станиславе, я видел, как какой-то чернец приносил королю письмо от Мазепы. Гетман писал, что казаки будут воевать против царя и ждут прихода шведов».
Этот донос был основательнее кочубеевского. Но ему тоже веры не дали, а царь послал гетману утешительную Грамоту:
«Верность твоя, – писал он, – свидетельствуется тем, что ты, ничего у себя не задерживая, сам о всем нам доносишь. Мы рассуждаем, что тот Василий Дрозденко наслушался о чернеце, будучи при дворе королевском в то время, когда к тебе были злохитрые подсылки по некоему злоумышленному подущению ненавистных людей, завидующих, что ты верно нам служишь, и мы, великий государь, имеем тебя, гетмана, без всякого подозрения…»
VII
Сославшись на болезнь, Василий Леонтьевич Кочубей не поехал к войску, а перебрался с семьей в любимую свою маетность Диканьку, вблизи Полтавы. Сюда часто наезжал, к нему старый задушевный друг и свояк, бывший полковник полтавский Иван Искра.
В молодости Искра служил при самом Богдане Хмельницком, преклонялся перед его мудростью, всю жизнь свято хранил в сердце заветы славного гетмана.
Возвышение Мазепы происходило на глазах Искры. Он никогда не одобрял дружбы Кочубея с подозрительным, хитрым шляхтичем.
– Ох, смотри, Василий, – не раз предупреждал Искра свояка, – не водись с чертом, попадешь в чертово пекло…
