– Я тебя ненавижу и мщу! Я знаю глубокую любовь твою к этой твари: похитить ее у тебя значило поразить тебя в самое сердце, и я ее похитила...
– Злодейка! – закричал дон Тадео с глухим гневом.
– Но это еще не все! – продолжала Красавица, не обращая внимания на восклицания своего врага. – Я изобрела средство расплатиться с тобою сполна.
– Какую еще ужасную гнусность придумало это чудовище? – прошептал дон Тадео, с беспокойством смотря на спящую девушку.
– Антинагюэль, враг твоего рода и твой, влюблен в эту женщину.
– О! – вскричал дон Тадео с ужасом.
– Да, он любит ее, – бесстрастно продолжала Красавица, – и я решилась отдать ее ему; но тогда как вождь захотел воспользоваться правами, которые я дала ему над его пленницей, она вооружилась вдруг кинжалом и угрожала убить себя.
– Благородное дитя! – прошептал дон Тадео с умилением.
– Не правда ли? – сказала Красавица с иронией. – Я сжалилась над ней и так как я хотела не смерти ее, а только бесславия, сегодня вечером я налила ей опиума, который предаст ей беззащитной ласкам Антинагюэля: через час все будет кончено; она сделается любовницей великого токи ароканов. Как ты находишь мое мщение? Достигла ли я моей цели на этот раз? Дон Тадео не отвечал; этот ужасный цинизм в женщине пугал его.
– Ну! – продолжала Красавица насмешливым голосом. – Ты ничего не говоришь?
Король Мрака смотрел на нее с минуту блуждающим взором, потом вдруг захохотал хриплым и судорожным смехом.
– Безумная! Безумная! – вскричал он звучным голосом. – А! Ты отмстила, говоришь ты! Безумная! Ты мать, ты обожаешь свою дочь и холодно, обдуманно замышляешь подобные преступления! Но, стало быть, ты не веришь в Бога? Стало быть, ты не боишься, что Его правосудие поразит тебя? Безумная! Знаешь ли ты, что ты сделала?
– Моя дочь! Ты говорил о моей дочери! Возврати ее мне! Скажи мне где она, и клянусь, я спасу эту женщину! Дочь моя! О, если бы я видела ее!
– Твоя дочь, несчастная! Змея, наполненная ядом, можешь ли ты еще думать о ней после преступлений, которые ты совершила!
– О! Если я отыщу ее, я так буду любить ее, что она простит меня!
– Ты думаешь? – сказал дон Тадео с ужасающей иронией.
– О! Да, дочь не может ненавидеть свою мать! Дон Тадео схватил Красавицу за руку и грубо толкнул ее к груде листьев, на которых спала донна Розарио.
– Спроси у нее сама! – вскричал он громким голосом.
– Ах! – сказала донна Мария с отчаянием. – Что ты говоришь? Что ты говоришь, Тадео?
– Я говорю, несчастная, что это невинное существо, которое ты преследовала как гиена, это бедное дитя, которое ты заставила терпеть невыразимую муку, твоя дочь!.. Твоя дочь, слышишь ли ты?.. Та, которую ты так любишь и которую требуешь от меня так настойчиво!..
Красавица оставалась с минуту неподвижна как бы пораженная громом. Вдруг она захохотала демонским смехом и вскричала:
– Прекрасно сыграно, прекрасно сыграно, дон Тадео! Ей Богу! С секунду я думала, что ты говоришь правду, что эта тварь действительно моя дочь!
– О! – прошептал дон Тадео. – Эта кровожадная женщина не узнает свое дитя, у нее нет сердца, если ничто не говорит ей, что эта несчастная, которую она приносит в жертву своему постыдному мщению, ее дитя!
– Нет, я тебе не верю, это невозможно! Господь не допустил бы такого великого преступления!.. Что- нибудь предупредило бы меня, что это моя дочь.
Красавица бегала взад и вред как хищный зверь, произнося невнятные крики и беспрестанно повторяя глухим голосом:
– Нет! Нет! Это не моя дочь! Бог не допустил бы меня до этого...
Сильное чувство ненависти невольно овладело доном Тадео при виде этой неизмеримой горести; он также хотел мстить.
– Безумная, – сказал он. – Это дитя, которое я похитил у тебя, не имело ли каких-нибудь примет, по которым тебе возможно было бы узнать ее; ты, ее мать, должна это знать.
– Да! Да! – сказала донна Мария тихим и прерывистым голосом. – Сейчас, сейчас...
И, бросившись на колени, она наклонилась к спящей донне Розарио и с живостью сбросила мантилью, покрывавшую ее шею и плечи. Вдруг она испустила отчаянный крик:
– Дитя мое! Это она! Это мое дитя!
Она приметила три черные родинки на правом плече молодой девушки. Вдруг все члены ее задрожали, лицо странно вытянулось, глаза неизмеримо раскрылись и как будто хотели выскочить из своих орбит; она крепко прижала обе руки к груди, испустила глухое хрипение, походившее не рев, и грохнулась на землю с отчаянием, которого невозможно передать.
– Дочь моя! Дочь моя! О, я спасу ее! – восклицала она. Она ползала у ног бесчувственной девушки, и с неистовством целовала ей ноги.
– Розарио! Дочь моя! – кричала она голосом, прерывавшимся от рыданий. – Это я, мать твоя! Узнай меня! Боже мой! Она меня не слышит, она мне не отвечает! Розарио! Розарио!
