— Вы господин Гартман? — ответил контрабандист вопросом на сделанный ему вопрос.
— Да, любезный друг. Могу я сделать что для вас?
— Для меня ничего; благодарю, вы очень добры. У меня поручение к вам, вот что; я и решил, что надо исполнить его, и чем скорее, тем лучше; чужие вещи жгут мне пальцы.
— От кого вы?
— Я сам пришел.
— Но кто-нибудь указал же вам на меня.
— Правда, бедный добрый господин Липман!
— Липман мой родственник, мэр в Мительбахе.
— Он сам.
— Как он поживает? — спросили все в один голос.
— Давно мы не видались, — прибавил господин Гартман.
— И не увидите более этого бедного доброго человека, — ответил контрабандист со сдерживаемым глубоким чувством.
— Что вы хотите сказать? Не случилось ли с ним несчастья?
— И с ним, и со многими другими. Вот в двух словах, в чем дело. Пруссаки пришли в Мительбах и наделали там кучу бед. Они ограбили и сожгли деревню, а потом, не довольствуясь этими гнусностями, расстреляли мэра и муниципальных советников.
— О Боже! — вскрикнули дамы, в ужасе всплеснув руками.
— Возможно ли? — вскричал господин Гартман.
— Мы с альтенгеймскими вольными стрелками подоспели на помощь деревне и задали пруссакам трепку на славу, но было поздно: они уже расстреляли этих бедных людей. Все равно, мерзавец полковник, который убил господина Липмана, никого более не убьет — заключил контрабандист, хлопнув рукой по дулу своего ружья. — Я рассчитался с ним и за других примусь.
— Молодец! — вскричал Мишель и с жаром пожал ему руку.
— Ага! Вы понимаете это, капитан, вы мужчина и военный, война для вас не новинка, как я вижу по вашему кресту, но вы не станете убивать беззащитных стариков, ни оскорблять женщин и умерщвлять детей. Они же делали это в Мительбахе, подлецы! Уж куда они войдут, будьте покойны, там они всех перебьют и все сожгут.
Водворилось мрачное молчание. Дамы плакали. Мужчинами овладела глубокая тоска.
— Продолжайте, любезный друг, — наконец, сказал старик-хозяин.
— Господин Липман был мой благодетель. Он заботился о моей жене и схоронил ее, он же взял к себе моего мальчугана Зидора, что ждет внизу с безделушками. Я бедняк, извольте видеть, контрабандист, как называют меня, но я честен и чувство имею. Я любил этого доброго человека. С опасностью изжариться как утка, я вошел в его дом, который так и пылал. Вышел я весь опаленный, но все равно, я спас все его безделушки, каску, кирас, крест почетного легиона, саблю и потом кучу золота, серебра, бумаг и Бог весть чего! Я все к вам привез сполна, будьте покойны. Зидор караулил внизу. Прикажите-ка, однако, вашим людям перенести сюда наверх. Оставлять это на улице неладно.
Мишель вышел отдать приказание и тотчас вернулся.
— Скажите-ка, любезный друг, как вы успели пробраться из Мительбаха сюда, не наткнувшись на прусских мародеров?
— Острые каски хитры, господин капитан, с вашего позволения, но им не провести Оборотня, как меня прозвали. Я контрабандист, извольте видеть, и знаю тропинки, где от роду никто не хаживал. Нас с Томом возьмут пруссаки только, когда мы сами того захотим, господин капитан, вот оно что! Мой Том и я, мы точно вороны, порох чуем издалека. Пруссаков мы почуем на две мили в окружности. Не так ли, старый дружище, ведь ты не любишь острых касок?
Собака стала на задние лапы, оскалила зубы и глухо заворчала.
— Вот видите, — продолжал контрабандист, — не я заставляю животное говорить таким образом. Будьте покойны, оно понимает меня.
Между тем Франц принес с помощью двух слуг, что контрабандист называл безделушками господина Липмана. В числе их находился портфель, набитый бумагами, маленький железный сундучок и мешков пять с золотом и серебром, тщательно завязанных и запечатанных.
Кроме того, был и крест почетного легиона храброго капитана.
Присутствующие смотрели на контрабандиста со смесью участия и удивления.
Эта сильная и первобытная натура, честная и благородная, с такою простотою, поражала их и вместе невольно привлекала их сочувствие.
Контрабандист удостоверил взглядом, что все находившееся на его тележке принесено. Потом он поднял с пола свою шляпу, шаркнул правою ногой назад вместо поклона и простодушно сказал господину Гартману:
— Ну, вот мое поручение исполнено. Мне остается только пожелать вам доброго здоровья и уйти. Я возвращаюсь в горы. Приятно будет вдохнуть в себя свежий воздух. Целых два часа я искал вас по городу.
— Постойте, любезный друг, — с улыбкой остановил его Гартман, — нам нельзя разойтись таким образом. Я обязан по крайней мере вознаградить вас за то, что вы сделали.
— Ничуть, сударь; какое нужно вознаграждение за исполнение долга? Вы не обязаны мне ничем.
— Если не другим, то во всяком случае благодарностью, любезный друг. Сядьте вот здесь возле меня и побеседуем. Мне нужно узнать от вас некоторые сведения.
— Охотно; я не тороплюсь, — ответил контрабандист, садясь без дальних околичностей на указанный ему стул.
— Вы сказали, что видели альтенгеймских вольных стрелков?
— Разумеется, видел. Молодцы ребята, доложу вам. Вот хоть бы командир Людвиг да капитан Пиперман, что это за славные люди! А сержант Петрус! Чего он один-то стоит! Вечно у него лицо такое, как будто он черта хоронит, а рассказывает уморительные истории, что лопнуть надо со смеха. И хирург господин Люсьен, молодой человек, не в обиду будь сказано, на вид словно красная девушка, мягкий как воск, а храбрый как лев.
— Люсьен мой сын и брат капитана, любезный друг.
— В самом деле? Вы можете похвастать, что у вас сын, который семейству стыда не сделает. Славной души малый!
— Он не ранен? — озабоченно спросила госпожа Гартман.
— Будьте покойны, царапины не получил, однако не щадил себя. Все время он был в сильном огне. Пули сыпались на него как град, а он и ухом не ведет. Весело было смотреть.
— Расскажите-ка мне, пожалуйста, что там происходило? — спросил Мишель.
— Охотно, если это доставит вам удовольствие.
И контрабандист без дальнейшего предисловия рассказал своим живописным и образным слогом кровавый эпизод, известный уже читателям.
Во время страшных сцен этого рассказа глубоко взволнованные слушатели испытывали невыразимый ужас. Возмутительная война, которую пруссаки вели против Франции, представлялась им в ярком свете действительности во всей лютости и варварстве.
Когда контрабандист кончил, настала минута молчания. Все невольно оцепенели от такого ряда неслыханных жестокостей.
— Это чудовища! Для них нет ничего святого! — вскричала госпожа Гартман с глубокой скорбью.
— Это презренные твари, — прибавил старик. — Вы мне сейчас сказали, любезный друг, — обратился он к контрабандисту, — что не боитесь попасться пруссакам в руки. Вы разве хорошо знаете край?
— Я-то, сударь? Нет тропинки, дерева, пещеры в скале во всем Эльзасе и во всей Лотарингии, которых не мог бы я отыскать с закрытыми глазами. Подумайте только! Как помню себя, я ходил по этому краю во всякую погоду, во всякое время дня и ночи. Ведь это мое ремесло. Разве я не говорил вам, что я контрабандист?
— Так вы можете оказать мне большую услугу, мой друг, если захотите.
— Вам, сударь? Очень охотно, если могу. Мы все братья теперь и должны защищать друг друга от
