– Дьячков с ним пытается толковать, – доложил капитан.
Адмирал приказал поговорить с японцем Гошкевичу.
К обеду на судно явились чиновники с переводчиком.
– А где это порт Симода? – спрашивал у Кичибе барон Шиллинг.
– Да это маленький городишко в бухте, на оконечности полуострова Идзу, – тихо говорил Кичибе.
– А вы уверены, что в Симода есть переводчики?
– Да, во всех портах, куда явятся иностранцы, назначены переводчики.
– Так вы думаете…
– Да, я думаю… Скажите, почему вы идете в Осака?
Кичибе отлично понимал, почему Путятин решил идти в Осака. Каково! Вообще в жизни начинались такие перемены, что дух захватывало.
«Опухают суставы, – думал Путятин, свирепым адмиральским взглядом рассматривая свои босые белые ноги. – И больно. Ступить нельзя. Перри, говорят, тоже еле ходил, так ноги болели».
Адмирал с трудом нагнулся и потрогал босую ступню. «Мягка стала».
Он знал, что гонец за гонцом помчатся из Хакодате в Эдо и обратно, а потом в Осака. «Трудно с японцами! Так они следят и за нами, и друг за другом. А все же многое стало известно здесь Гошкевичу и Посьету».
Гошкевич рассказывал адмиралу, что в Симода к американцам ночью являлись на судно два японца. Они заявили, что просят их скрыть и что они хотят бежать из Японии в Америку, чтобы учиться там западным наукам. Но Перри велел ссадить на берег, и теперь японцы их скоро казнят. Видимо, Перри поступил так, опасаясь за успех будущей торговли. Он объяснял потом, что, обязавшись по договору уважать законы Японии, он не мог сразу же и по пустяку отступиться… Из-за каких-то двух проходимцев нельзя подвергать опасности доходы коммерсантов. Японцы могли порвать с ним всякие отношения, обвинив в нарушении договора.
«Но, во-первых, я не Перри и договора еще не заключал. Японцы знают меня прекрасно и ссориться со мной не станут, да им и не это надо. Пока нам не до коммерческих интересов. И еще долго таковых не будет!
Во-вторых, мы соседи и чего не бывает у соседей!
А в-третьих, нашего японца я им не отдам. Он заявил, что тоже хочет ехать учиться. А в этом ничего плохого нет!
И ни в какую Симоду „Диана“ не пойдет. В Осака!»
Глава 6
В КАЮТ-КОМПАНИИ
– «Как любил я тебя», – беря аккорд на гитаре и откидываясь, запел Алексей Сибирцев.
– «Как мечтал о тебе…» – срывая вторую гитару с книжного шкафа, подхватил Елкин.
– «Как в тоске погибал…»
– «Наяву и во сне…» – играя в две гитары, заливались молодые люди.
– Чей это романс? Верстовского?[48] – спросил Колокольцов, отрываясь от иллюстрированного журнала с видами Парижа.
– Да нет, это Елкинского! – небрежно отвечал Алексей Николаевич.
– «Ах, тоска неизбывная…» – сплошным стоном разражался Елкин. Он брал печальный аккорд.
Сибирцев медленно и горько, как в трактире, запевал цыганскую плясовую, клоня свою светлую голову с большим лбом к струнам и покачивая ею:
– Капитан идет, господа!
– Пусть идет…
– «Спляшем, душенька, зазно-оба…» – продолжал Алексей Николаевич.
Огромный Можайский избоченился и мелкими шажками поплыл по кругу.
Елкин и Сибирцев, как сыгравшийся оркестр с хором:
– запели они в два голоса, и кажется, что зашевелились и повеселели видные по правому борту мрачные горы главного японского острова Ниппон.
Елкин подкинул гитару, схватил ее на лету, перевернул, щелкнул ногтями в такт плясовой по дереву и швырнул Можайскому. Тот поймал на ходу, казалось, за струны, а не за гриф, подхватив аккорд. Елкин развел руками и пошел мелко и скользко, на носках. Александр Федорович заиграл на басах, поддерживая теноровую тоску Сибирцева.
– «Ах ты сукин сын, камаринский мужик», – переменил плясовую Александр Федорович.
– Как, вы еще не устали, господа? – знакомым и пугающе густым басом спросил кто-то.
В дверях стоял адмирал. Как и когда его принесло, никто не видел.
– Ужасно устал… – Можайский положил гитару, одернул мундир и вытянулся в струнку.
