– Не смей и заикаться. Для этого, по-твоему, посольство пришло? Как же может адмирал просить о таком деле чужое государство?
– Это конечно… Не сразу же. Но вы бы сами посмотрели, Степан Степаныч.
– Когда надо будет, то и посмотрю.
– У них болезни нет. Они иностранные корабли не принимают. Им еще не от кого заразиться.
– Еще какие красавицы там. Одеты богато, как барышни. Гребни черепаховые, прическа выложена красиво, – подтвердил Маслов.
– Что же это? Американцам можно, а нам нельзя, – сказал Сизов.
– Каким американцам? – встрепенулся капитан.
– Конечно, они смеются. Как обидно. Разве у нас не нашлось бы чем отблагодарить.
– А чем же американцы благодарили?
– Это японец нам объяснял, – вмешался в разговор Васька Букреев. – Сначала… никак не ладилось. А потом матрос простой все обделал. Давайте, мол, я зайду попить чай и поразговаривать. Офицеры ему говорят: «Куда лезешь?» А янки зашел, скинул сапоги и залез пить чай. Развернул перед барышнями красное, надо полагать, сукно чистейшей шерсти, так я понял. Японец картину срисовал и показывал. У них сразу зарисовали. Как этого матроса две японки угощают, а сами его вместе с сукном тянут за ноги, словно хотят разорвать.
– Мы сегодня шли со стрельб, а они вышли и смеются! – сказал Сизов.
– А по-твоему, что они смеются?
– Русские, говорят, бедные, а американцы богатые.
– Даже обидно. Как будто наша команда бедна! Столько служили! Нашли бы чем отблагодарить, – сказал Шкаев.
– У американцев потом за этим матросом и офицеры ходили.
– Куда ходили?
– То есть… ну… словом…
– А знаешь, что японцы здесь, в Симода, за связь с американцами одну женщину забили камнями и выгнали из города.
– Так это одну. А разве одна гуляла?
– Это бабы, из зависти…
– А как ты узнал, Сизов, что у них есть такие дома?
– Да просто узнали, и все. У них есть рыбаки, бывали в Камчатке.
– Адмирал слово дал японцам, что женщин их не тронем!
Капитан рассказал обо всем Путятину. Адмирал так глянул, словно Степан Степанович кольнул его в больное место.
– Боже мой! – сказал Путятин и взялся обеими руками за голову. – Смешать наши высокие цели с такими понятиями!
– Евфимий Васильевич, а вот Зибольд пишет, что есть публичные дома! – заметил Можайский, сидевший в салоне у адмирала вместе с другими офицерами. – И Головнин упоминает, что будто бы когда его освободили из тюрьмы японцы, то провели мимо такого дома. И будто бы он только со стороны видел, как он пишет в книге, что девицы в таком доме так опрятны и красивы, что сделали бы честь любому подобному заведению в лучших городах Европы.
– Да это он про Хакодате пишет, – пробурчал Евфимий Васильевич.
Александр Сергеевич Мусин-Пушкин дул в усы, чувствуя, что Можайский, кажется, не прочь поддержать матросское ходатайство.
– Не только в Хакодате, и здесь, в Симода, есть такие дома обязательно! – воскликнул Сибирцев. – У них всюду много торговцев и приезжих.
– Да вы что, господа, сговорились? Что вы покоя не даете, все лезете ко мне с разными глупостями? Лейтенант, прошу вас! Да я вас завтра же…
– Господа, о чем мы говорим? – укоризненно сказал Посьет, отрываясь от бумаг. – Обсуждаем, как произвести торжественную встречу с японскими послами? Или публичных девок?
После совещания в салоне адмирал пригласил священника отца Василия и сказал ему про поведение матроса Сизова.
– Да на хлеб его и на воду. И как-то успокойте его, отец Василий, пусть бьет поклоны земные и молится, чтобы смирилась плоть.
– Выпороть, и снимет как рукой, – сказал Лесовский.
– Не надо, господа, зря наказывать хорошего матроса. Повлияйте на него, отец Василий.
– Да-а… – уклончиво отозвался священник.
– Да не назначайте его больше на берег стрелять.
– Да он тут совсем взбесится, Евфимий Васильевич…
«Не мне его исцелять! – подумал отец Махов. – Такой жеребец!»
