– Вон к нам поворачивают! Бегите!
– Это боги! – шепчет Сайо.
Бонза из храма Хосенди сказал сегодня, что будет молиться и не выйдет встречать. Неприлично, когда гостей встречает бонза. Ведь его вид вечно напоминает не о гостеприимстве, а о похоронах и кладбище. И вон он, прячется за деревом.
Подходят рядами рослые люди в золотых пуговицах и в высоких узких шапках. Уже видны лица в усах.
– Страшно... страшно... – шепчет старушка, но не уходит.
Впереди знамени и адмирала шагает лейтенант Алексей Сибирцев. За ним, в первой шеренге, огромные матросы первого взвода первой роты – Маслов, Сизов, Мартыньш.
Людям передавалось волнение, с которым их ждали. Все чувствовали, что на них смотрят, и словно от того, как они войдут, как покажут себя, будет зависеть вся жизнь здесь. Искры, пролетавшие между напряженной толпой крестьян и марширующим авангардом за спиной Сибирцева, были подобны невидимым, но жгучим молниям.
Гордые и бесстрашные воины, суровые и жестокие – такими видели их из толпы. Усатые эбису, видя разнаряженную толпу женщин, чувствуя деревенский воздух с дымом и запахом земли, видя сады и цветы, апельсины и сухие пальмы, может быть, очень смягчались.
Первая рота экипажа повзводно, с офицерами, шла прямо к морю. За ней, через интервал, шагал адмирал Путятин с офицерами. Впереди несли его знамя.
Адмирал приказал на последнем привале убрать самураев из головы колонны. Накамура, сопровождавший его, согласился сразу. Сибирцеву приказано задать шаг. Адмирал горд, что в его экипаже есть такой замечательно! стройный офицер, с образцовой походкой и с таким серьезным и добрым лицом, по сути – единственное настоящее русское лицо. Сибирцев идет как молодой бог, так стройны и легки его ноги. Пусть он и отрекомендует нашу Россию!
Знамя развернули, и трубачи подняли трубы.
«Тяжело в ученье – легко в бою!» – думает Путятин. Он затянут в свой узкий черный мундир, усы тонко выкручены, сапоги, как черные зеркала, в пыли, адмирал смотрит щеголем, помолодел в походе по горам. Он чувствует себя так, словно не только толпы крестьян смотрят на него и на всю команду, а и вся Япония. И, быть может, не только она, но и целый мир, и вся Европа. Ведь когда-нибудь, несмотря на всю секретность всего, что делает императорское правительство, мир узнает. Происходит что-то небывалое. Но, как всегда, у нас все потом перехватят и нас же постараются выставить дураками... Жена-англичанка, провожая в плавание, предваряла его от излишней скромности в сношениях с иностранцами. Она знает!..
А вы, господа офицеры? Если бы я вас три года день и ночь не муштровал, не требовал бы с вас, не заставлял бы читать, переводить, учить языки, заниматься парусными и абордажными учениями? А жаловались, что я взыскиваю за каждую мелочь! Нет, не мелочь – аккуратность, без которой нельзя владеть современным оружием! И, как назло, на смотру японские послы взяли ружье – оказалось не чищено! Вот же! Отличный офицер Алексей Николаевич, понял все! Умница! Ретивый исполнитель... А как шагает...
Тверже шаг! Черная лавина все ползет и ползет из леса, и не видно ей конца. Интервалы увеличены, колонны растянуты, все рассчитано на эффект. Это не беда, не обман. Это прием. Каждый генерал должен быть дипломатом! – глядя внутрь себя, думает адмирал Путятин. А ему, генерал-адъютанту, адмиралу и послу, еще предстоит тяжкий труд – надо заключать первый в истории договор о дружбе и границах менаду Россией и Японией. Еще придется ехать в город Симода, уполномоченные японского правительства там живут и ждут его в этом когда-то прекрасном, цветущем городке, теперь уничтоженном волной цунами.
«Неслыханно!» – думает Ябадоо. Как все японцы, он пылок и впечатлителен. И таким остался до старости.
С адмиралом идет уполномоченный японского правительства Накамура Тамея. Начальник округа Эгава Тародзаймон въезжает в деревню среди эбису верхом на коне.
В усах пришельцев, в их киверах, в порядке и стройности рядов была не только сила, но и почтительность, любезная японскому сердцу, старательная аккуратность.
Все вместе означало уважение к Японии. Нет, это шли не побежденные и не пленники, как рассказывали тайные говорки, это наши гости!
Оркестр стих.
– Спасибо! Спасибо! – стали кланяться низко женщины и за ними вся толпа. – Пожалуйте! Спасибо!
Алексей Сибирцев первый входил в деревню Хэда, за его спиной слышался тяжелый, единый шаг сотен ног.
«Теперь пора, – думает Сибирцев. – Еще четыре шага, и...»
В грозной тишине маршируют усатые гренадеры.
– Запевай! – командует Сибирцев.
начал запевала.
подхватили дружные тяжелые голоса.
– Ффю-ють, фьют, фьют! – залились присвистом в припеве, заложив пальцы в рот, молодые матросы.
Шли под звуки грозной, грустной и торжественной песни, похожей на гимн. Вступили в улицу.
Страдание, выраженное такой песней, ужасно, непереносимо! Дочь Ота вскрикнула, как раненая, ее черные огненные глаза увидели идущего впереди. Эбису, нежный и светлый, как бог, шагал со стальным мечом над головой и вдруг красиво вложил его в свои ножны. Она согнулась перед ним, как бы готовая служить, согнулась почтительно, покорно и с благодарностью, что он позволил ей смотреть на себя и так увидеть что-то новое, неведомое и пока еще неизвестное. Она превращается из высокой, торжественной красавицы в кимоно и камелиях в простую японку, от которой требуются лишь покорство и разжигающее
