ездил на быках и коровах. Колокольцов ему приглянулся. Все хвалит, говорит, Александр построит для Японии хороший корабль. А я уж молчу. На вот, возьми пряники, она вчера мне дала... Ты ходи к своей, не бойся. Никто не выдаст. Но не часто. Я тоже хожу. Мордобой сам не положит охулки на руку. Может, какая японка его умаслит...
– Слушай, а как они за все занесут цену в запись, потом придем в Кронштадт, у нас станут переводчики переводить да разберут, на что мы тут тратились...
– Тебе-то что! Нас, может, и в живых уже не будет... Ты иди к ней, иди... Что тебе бояться за государственное казначейство!
Васю не надо было долго уговаривать. Он принес вечером Пьющему Воду кувшинчик сакэ.
– Растащим все богатство у вашего самурая, – сказал он, выставляя угощенье хозяину. – Не знаю, чиновник он или помещик? Вроде и то и другое – и вроде не совсем? Ни мясо ни рыба. Давай выпьем. Чокнемся чашками – и до дна! Смотри, как я... Учись. Век живи и век учись! Папаша, давай-ка!
День ото дня Оки становилась разговорчивей. Когда приходил ее Яся, она заканчивала хлопоты по хозяйству и садилась рядом. Сначала Оки улыбалась. Потом выставляла рис и рыбу. Она все время повторяла одну и ту же фразу, смысла которой матрос не понимал, но чувствовал в ней что-то тревожное, касавшееся его. Она все время упоминала его имя.
Среди матросов прошел слух, что адмирал едет в Симода и, может быть, работу в Хэда придется прекратить и отправляться после заключения договора из Японии.
На стапеле Василию встретился Иосида.
– Что, к нам теперь? Старый друг, здорово!
– К вам.
– Смотришь?
– Работать послали.
– Какая же работа у тебя? Шпионить за нами?
– Да.
– Ты у нас жил и ел наш хлеб. Ты не должен на нас доносить.
– Конечно... Я плохо не сделаю.
– Ты ведь нам старый товарищ.
– Конечно. Но я теперь чиновник. Мне все подчиняются. Я младший переводчик для нижних чинов.
– Первый друг русских, и нашему же капитану на нас доложишь при случае? Вам бы только доказать. Так?
Иосида поклонился.
В самом деле, Иосида теперь хотя без сабли, но в холщовом халате, похожем на кафтан.
Вася не знал, откуда японцы взяли, будто скоро русским придется уходить. Унтера ничего подобного не слыхали. Работы шли. Вася все же решил, что надо узнать, о чем так упрямо твердит ему девушка.
Вася попросил Иосида по дружбе пойти вместе к знакомому японцу и переводить.
– Японка что-то мне говорит важное, а я не пойму.
– Кто она?
– Полюбовница моя.
– А-а! – зевнул Иосида.
Такое откровение пришлось переводчику не по душе. Тощий Иосида, едва прикрывший чиновничьим халатом свое тщедушное тело с торчавшими ребрами, сморщил кожу на лбу и на лысине, как пергамент. Он ревновал, кажется, незнакомую японку к приятелю. Видно, Иосида, как и все здешние, злился, если замечал интерес и внимание хэдских девиц к морякам.
Вася это понял, но отступать не стал:
– Ну, ты не выдай! Ведь мы друзья... Не будь худой.
– Нет, Яся, худа нет, – отвечал обиженно Иосида.
Он тоже слыхал, что в деревне говорят, будто русские уезжают совсем и бросают работу.
Вася опять получил от Янки кувшинчик сакэ.
Вместе с матросом Иосида явился в семью Пьющего Воду. За чашечкой хмельного тот добросовестно все перевел.
– Яся, – говорила японка, – ты от нас никуда не уедешь. Ты никогда от нас не уедешь, Яся.
Васька испугался. В ее речи слышалось что-то пророческое.
– Как это не уеду? Переведи ей, что я военный матрос и присягу приносил.
– Нет, Яся, не шути, как все моряки, – отвечала Оки. – Это известно, все моряки как ветер моря.
– Я обязательно уеду! – воскликнул Вася. – А знаешь, – обратился он к шпиону, – не все живут так, как я. Другие нашли себе богатеньких.
– Матросы? – живо спросил Иосида.
– Нет... Мецке, который с нами ехал. Вот он, говорят, хорошо тут устроился.
