эти скалы чуть не разбило «Диану» вдребезги во время цунами. Ее крутило на канатах, с огромной скоростью она носилась по бухте, как секундная стрелка, сделав сорок оборотов!
На берегу действительно как будто была война! Множество пушек с «Дианы» лежат рядами. Выгружены перед уходом с фрегата по приказу адмирала. А вокруг, как после сильнейшей битвы, – сгоревшие кварталы. Всюду развалины. Дальше, там, где в облицованных камнем берегах течет другая речка, дома отстраивались. Торгуют лавки.
– Эй, гляди, Петруха, – подтолкнул Букреев товарища, – мы этот дом с тобой ставить начинали.
Глаза Сизова обратились на второй этаж соседнего нового здания.
– Знакомые! – кивнул Маслов японкам, выглядывавшим в окна.
Всюду новые хорошие лавки, некоторые в два этажа, тесно застроена вся эта кривая торговая улица. А было тут поле тины и щепья, поваленных деревьев и кучи золы и углей.
– Сизов, а Сизов... Петруха... – тихо сказал Маслов. – Разве ты ее не узнал?
– Что? – вздрогнув, спросил Петр.
– Кажись, она смотрела.
– Какая? – опешил Сизов.
– Как гулять, так тебя стало, а тут не узнал?
– Значит, зачем-то из деревни в город приехала. Не тебя ли искать? – молвил Васька.
«Неужели она?» – подумал Сизов. Насмешки товарищей походили на правду. Оглядываться нельзя, да теперь она уже скрылась. Японки скромные, зря глаза не пялят. Откуда она взялась? На самом деле – из окна смотрела девица, похожая на Фуми, с которой Петр встречался в деревне Миасима. Но ведь японки, как иногда кажется, все друг на друга походят. Сколько раз Сизову казалось, что идет или смотрит она. Какие-то мелькнут! С ними заранее ничего не узнаешь. Чей же это дом богатый?
– Ты дурак все же... – сказал Васька.
– Ты сам дурак.
Прошли мост, улицу, опять женщины выглядывали из верхних окон. Одна из них из большого рукава помахала маленькой рукой Сибирцеву, и он подумал: «У моих матросов по всей Японии, кажется, есть знакомые...»
Дома богатых людей отделены канавами в камне от гостиниц и от заведений, которые идут по другой стороне канала. Еще дальше роскошные парки у храмов и на кладбищах, которые тянутся наизволок к горам. На каждый храм приходится, напротив него и пониже к реке, два-три как бы покровительствуемых заезжих дома.
Посьет рассказывал офицерам, что тут очень сложные отношения между хозяевами храмов и прочим населением, что до Осипа Антоновича, между прочим, дошел слух, как около Хэда и Симода появились беглые монахи секты Ничирен, известные якобы наклонностью к изуверствам. Будто правительство разогнало сборище их при каком-то храме, и, видимо, начнется уголовное расследование деятельности секты. Погибла родственница одного из знатных князей, отставленная любовница какого-то важного лица в правительстве, брошенная в тюрьму этой секты при храме, и за всем этим ощущается та борьба партий, что идет сейчас в Японии. Разбежавшиеся из разоренного пристанища монахи якобы ищут повода загладить вину и доказать верность правительству, хотя бы в угоду реакционным личностям. Могут быть совершены нападения.
– Ухо надо держать востро! – заключил Константин Николаевич. – Хотя все может оказаться выдумкой для устрашения.
Опять вышли на берег, теперь уже ближе к пароходу, там, где река выходила в бухту и с ней крутыми скалами протянулась сопка – мыс правого берега. На картах-рисунках этот мыс изображен похожим на сидящего на корточках японца. Если Воин охранял Лежащую Женщину за изгибающейся рекой и городом, то каменная гора с парковым лесом по маленьким склонам караулила вход в город и в Японию. Все охранялось, всюду символы таинственности и воинственного духа, оберегающего покорную любовь и цветущие, плодородные низины.
Спустились на отмель, к самой кромке, до пены, которую, откатываясь, оставляла волна. Подошли полицейские и знакомый переводчик Мисима Тацуноске. Он стал уговаривать Посьета не встречаться с американцами.
Японцы растянулись цепью. Посьет шагнул вперед. Переводчик забежал с другой стороны и, стоя в воде, сказал, что просит уйти всех с берега. Откуда-то подошла лодка с солдатами под зонтиками. Они вышли на отмель и вместе с полицейскими образовали одну цепь.
– Пожалуйста, через мой труп! – сказал переводчик, расставляя руки.
Офицеры в плащах и матросы в куртках смотрели на «Поухатан». Во весь темный борт, заштрихованный дождем, корабль протянулся через бухту до острова, памятного офицерам. Там был близкий, цивилизованный мир, который для всех уже почти погиб вместе с «Дианой». Видны внушительная труба и громадина поворотного орудия на палубе, как символы этой цивилизации.
– Сигналь! – велел Посьет.
Маслов поднял флажки.
– Совершенно не разрешается вам идти на американский корабль! – подбежал второй переводчик.
Это явился приятель Эйноскэ.
– Кто не разрешает? – спросил Посьет.
– Не разрешает губернатор. Он не просто чин, а чин-дай, то есть большой чин.
– Чин-дай? Симода бугё? Губернатор Симода? Он не разрешает? – не растерялся Посьет.
Секунды шли очень быстро.
