Прочитавши, он засиял… Невельскому показалось, что Николай Николаевич гордится, что такие люди сидят тут у него по тюрьмам и отбывают ссылку.
— Декабристы имеют огромное влияние на нравы здешнего населения. Они пользуются уважением сибиряков, Сибирь их вечно будет помнить.
— Николай Николаевич, простите меня, но я хочу еще раз вернуться к делу, — заговорил капитан. — Ведь наш с вами труд пропадет даром, Николай Николаевич, если этой зимой не добьемся своего. Я пришел просить вас, умолять… То, что я слышу от вас, и вот эти стихи… — Невельской вдруг всхлипнул, но сдержался. Нервы его были напряжены до крайности, — утверждают меня в моем намерении. Вы… то есть мы… губим… Николай Николаевич, вы обессмертите свое имя. Россия вам будет вечно благодарна… Николай Николаевич, не сочтите за дерзость, но выход один — вы должны отклонить свое ходатайство, посланное вами на высочайшее имя.
Муравьев похолодел от изумления и гнева.
— Взять обратно мой доклад, посланный государю императору? — яростно воскликнул он. Его нервы тоже напряжены.
— Да, просите государя… Николай Николаевич, возьмите доклад обратно! Иного выхода нет. Доклад ошибочен. Лучше просить его величество сейчас, чем нанести страшный урон России. Я понимаю, что это значит, но лучше разгневать государя, чем все погубить, пока не поздно! Пока нет указа о Камчатке!
— Вы фанатик… Это смешно!
— Если не сделаем этого сейчас, мы гибнем!
— Дорогой Геннадий Иванович, я не могу сделать это, даже если действительно все погибнет! У нас в России привыкли к тому, что все гибнет, если нет на то повеления! Мы ничего не жалеем. Мало ли у нас погубленных открытий, изобретений. Этим ничего не сделаешь… Сколько талантливых людей гибнет, а сколько не смеет заявить о себе, опасаясь бог весть чего. Чем застращали! Да мы уничтожаем дух народа, сушим его душу…
— Николай Николаевич, — подходя к губернатору ближе, с отчаянием спросил Невельской, — что же делать?
— Действовать не во имя науки, а во имя красного воротника! И войти в доверие! И вот когда войдем в доверие — то мы с вами все совершим! Возьмем свое лишь со временем, хитростью! Вы не согласны?
— Нет, — гневно ответил Невельской. — Не сог-ла-сен!
«Вот забияка», — подумал Муравьев, глядя на его решительную фигуру.
— По-моему, действовать надо с поднятым забралом!
Капитан хотел еще что-то сказать, но, заикаясь, не смог и ухватил губернатора за пуговицу.
— Охота вам связываться с губернаторским мундиром, — неодобрительно глядя на судорожные пальцы капитана, шутливо заметил Муравьев. — Знаете, этого мундира я сам боюсь и не рад, что приходится оберегать его честь…
Невельской вздрогнул и живо опустил руки по швам. Стоя так перед генералом и заикаясь, он стал с трудом доказывать свое.
«Не дам ему на этот раз своего мундира», — решил губернатор и, отступив, сказал:
— У меня такое впечатление, что вам все время хочется подраться. Не правда ли?
— Нет, нет, ваше превосходительство!.. — смутился капитан.
— Я чувствую, что в вас уйма энергии и некуда ее девать, Геннадий Иванович. Рано или поздно вы так раздеретесь с кем-нибудь, что еще мне придется расхлебывать. Да вы знаете, что о вас пущен слух, что вы забияка?
— Ваше превосходительство, я уверяю вас…
— И драться готовы?
«Кажется, на дуэль бы вызвал, найди виновника. Эка его разбирает». Веселое расположение духа вернулось к Муравьеву. Он стал отвечать шутками.
У капитана мелькнуло в голове, что, может быть, губернатор ему не доверяет. «Ведь если Николай Николаевич опасается за себя из-за пустяков, то ведь я-то действительно был с
Невельской задумался.
— Едемте в дворянское собрание, довольно! — молвил губернатор.
— А где Бестужев[71]? — вдруг, подняв голову, тихо спросил сидевший Геннадий Иванович.
Муравьев вздрогнул и с тревогой взглянул на капитана.
— Какой Бестужев? — спросил он, вглядываясь со страхом и подозрением.
— Николай Бестужев, ссыльный моряк.
— Вам зачем? — стараясь казаться спокойным, спросил Муравьев.
— Мне хотелось бы видеть его, — глядя куда-то вдаль и мелко стуча пальцами по столу, сказал Невельской, не замечая перемены на лице губернатора.
— Бо-же спаси вас думать об этом! — воскликнул Муравьев, подкрепляя свои слова ударами кулака по столу.
«А что, если он действительно в заговоре? Зачем ему Бестужев? Ведь у Бестужева, наверно, есть единомышленники среди моряков».
«Что он подумал? — недоумевал Геннадий Иванович. — Неужели он в самом деле боится меня? Кой черт дернул меня помянуть Бестужева? Уж если на то пошло, как бы он ни был мне нужен, я обойдусь. А черт знает, чего пугаться? Может быть, сам замешан?..»
— Николай Николаевич, — вскочил капитан, — во имя будущего! Разрешите мне самому действовать.
— Ни боже мой!
— Возьмите доклад обратно!
— Ах, зачем вы, зачем? Оставим, это безумие…
Глава двадцать седьмая
СЕСТРЫ
Вихрями в бурные годы
В край наш заносит глухой
Птиц незнакомой породы,
Смелых и гордых собой.
Много тех птиц погостило
В нашей холодной стране,
Снегом следы их покрыло,
Смыло водой по весне.
Много залетные гости
Пищи стране принесли,
Мы в благодарность их кости
В мерзлой земле сберегли…
Омулевский (И. Федоров), «Залетные птицы».
