– Знаю, – отвечал Иванов.
– Мы стояли в Симода, – добавил Сизов, – пришли американцы и сказали, что Камчатка больше не будет наша, – мол, туда пошли джеки на винтовых судах.
– Алексей Николаевич, – сказал Граматеев, – вот мы заключили контракт. А как мы будем торговать с Японией? Откуда к ним возить товары? Неужели из Кронштадта?
– Почему же?
– А как иначе? У нас же тут удобного порта нет. Это нам даром обошлось, что на «Диане» прошли в Японию и никто нас не перехватил. Неужели нам всегда так надрываться?
– Нашел ты у кого спрашивать! – сказал Глухарев, когда офицеры оделись и ушли.
– Алексей Николаевич хороший!
– Хороший! – насмешливо вымолвил Глухарев. Он переступал с камня на суше на камень в воде и остановился, опасаясь поскользнуться.
...Алексей и Александр шли ровным шагом хорошо отдохнувших молодых людей, полных жизненных сил, только что искупавшихся в океане. Александр уйдет в эту даль, Алексей останется и еще придет сюда, где цветут хамаю.
...С утра на судне Путятин, офицеры и юнкера.
– А много из-за этой их глупости хлопот, – объясняет Колокольцов, – хотя прорубили только палубу.
Он показывает, как заделана дыра.
– Вот и говорят, Евфимий Васильевич, что полработы не показывают, – замечает Мусин-Пушкин.
– Уходя, извольте японцам все объяснить, как и что достраивать на каждой из двух шхун... А на «Хэде» ставьте весла! Чтобы как на японском судне. Мало ли чего случится... У нас нет двигателя, пусть будут весла.
Путятин с замиранием сердца предвкушал прелесть далекого плавания на собственной шхуне. Хотя загадывать еще рано. Без машины, но весла, весла...
– Что же за вид будет? Некрасиво, неприлично, – недовольно говорит юнкер князь Урусов.
– Нам, юнкер, не до красоты... Александр Александрович, ставьте шесть весел. Не до жиру, быть бы живу!
Через неделю адмирал осматривал каюты, жилую палубу, камбуз, пороховые камеры. Все отполировано, мебель изготовлена по рисункам Можайского.
В жилой палубе несколько матросов, уже назначенных на «Хэду», подвешивают свои постели на крюки.
– Все как прежде! – говорит Сизов.
Поставлены мачты. Протянулся под форштевнем и дальше выдался под водой бушприт и его продолжение – утлегарь. Стоймя – гюйс-шток. Установлены реи, стеньги, множество деревьев, тонких на вид, гибких, они, как линии чертежа, секут в разных направлениях голубой лист неба.
Привязаны паруса. На носовом штоке поднят гюйс. На кормовом флагштоке поднят андреевский флаг, а на грот-мачте, при ветре с Фудзи, полощется и завивается длинный вымпел с косичками.
Когда адмирал окончательно взойдет на судно, чтобы идти в поход, адмиральский флаг взбежит на грот-мачту, а вымпел, дождавшись его, сойдет, спустится, как сменившийся верный часовой.
В кают-компании храма Хосенди, в лагере и па корабле позавчера зачитан приказ адмирала: командиром шхуны «Хэда» назначен лейтенант Александр Колокольцов.
На палубе «Хэды», сделанной в Хэда, новенькими пеньковыми тросами принайтовлены шесть пушек, их жерла глядят в порты. Прорублены фальшборты, и готовы шесть весел. Среди снастей, паутиной захвативших все пространство над кораблем до вершин мачт, отливают зеркальной белизной веревки, витые японцами из шелка.
Два якоря с «Дианы», добытые со дна моря, опять на службе. Правый отдан, а левый выглядывает над бортом из клюза, как из ноздри.
– Отдать второй якорь! – командует боцман.
Загремела и закружилась цепь, и якорь рухнул в воду.
– Трави...
Потом матросы дружно налегали грудью на деревянные вымбовки в гнездах шпиля, выбирая правый якорь; все проверялось по многу раз.
высоким и как бы страдающим голоском запел Маточкин.
поддержали его басы.
Очищенная до стального блеска цепь с родной «Дианы», своя, старая, поползла и поползла обратно в клюз, и шхуна тронулась, пошла навстречу якорю, пока его лапы не поднялись над водой.
пели матросы в счет шагов по круговой.
На обед в жилой палубе кок принес солянку с камбуза.
...Матросы подымаются на ванты. Надо еще и еще привязывать и отвязывать. Вскоре согласные голоса запевают на баке и на мачтах.
