АНГЛИЙСКИЙ СУД В ГОНКОНГЕ
В здании суда окна открыты на все стороны, сквозь жалюзи зало продувается, как палуба корабля. Впереди два ряда кресел, дальше – скамейки, как в протестантской церкви.
Пот катит градом с раскрасневшегося лица купца Пустау, он то и дело выдергивает платок из заднего кармана сюртука, утирается и опять небрежно заталкивает, платок из разреза торчит красным хвостиком. Оба немца – Тауло и Пустау – в черном и Сайлес в клетчатом сблизили головы, как бы составляя заговор. Сегодня они виновники происходящего. Сибирцев замечает всеобщее оживление, как в театре при съезде гостей или перед открытием занавеса. Энн сказала ему, что театра в Гонконге нет, суд заменяет театр.
Тауло под судом, но отвечал своим карманом судовладелец Пустау, какую-то закулисную роль играл Сайлес.
Тауло осклабился, и голова его дернулась, когда он увидел в публике лица Пушкина, Шиллинга, Сибирцева, Елкина и Михайлова. Впереди, на ряд ближе, Гошкевич и японец с тростью в джентльменском костюме. Встреча не из приятных! Однако Тауло с улыбкой потянулся к своим бывшим пассажирам.
Подсудимому предложили сесть на место. Сайлес еще и еще давал ему какие-то советы и едва оторвался.
Вошел судья в парике и в мантии. Заседание началось. Судья задал обычные вопросы. Суть дела была изложена и казалась всем ясна.
– Сколько же вы взяли с моряков погибшего при кораблекрушении корабля «Диана» для доставки их в Россию через Охотское море? – спросил судья.
– Двадцать тысяч долларов, – ответил Тауло.
Раздался дружный хохот всего зала.
– О-е-ха! – закричал мистер Вунг, он же Джолли Джек, подскакивая в поставленном для него кресле наособицу.
– Сколько? – делая изумленное лицо, спросил судья.
– Двадцать тысяч! – вызывающе резко бросил шкипер.
Раздался еще громче взрыв хохота, но едва судья открыл рот, как зал дисциплинированно стих. И опять слышался китайский крик Джолли. Общее неодобрение публики к подсудимым стало сразу очевидным. Судья это почувствовал. Английский джентльмен, конечно, знал, как он популярен, как любит публика его парадоксальные вопросы.
– Так вы дураков нашли, если загнули такую цену? Подсудимый, отвечайте: да или нет. Вы дали присягу отвечать чистосердечно. Да?
– Да, – ответил Тауло.
В зале начался гомерический хохот, как при виде любимого актера, любая реплика которого приводит всех в восторг.
– Повторите сам: «Я нашел дураков среди несчастных, попавших в беду». Повторяйте.
– Это снизит наказание? – не растерялся Тауло.
Тут захохотали Пустау и вся компания немцев и американцев во главе с Сайлесом.
– Нет, это не снизит наказания, – ответил судья, – но должно уяснить дело.
– Тогда не повторю.
Хохот повторился, но быстро ослабел.
– Редактор газеты «Чайна мэйл»? – оборачиваясь к Сибирцеву и показывая глазами на затылок долговязого джентльмена, спросил Гошкевич.
Джентльмен что-то записывал и качал головой, словно все происходящее подтверждало его собственное мнение.
– Это мистер Шортред, – ответил Алексей.
Горячая речь обвинителя поначалу слушалась в молчании. Вскинув руку, он заговорил, что подсудимый грубо попрал права человека, оболгал и обобрал ни в чем не повинных тружеников моря, чей корабль подвергся еще невиданным испытаниям и погиб. Пользуясь несчастьем, подсудимый заломил цену, которую никто и никогда не брал.
– Вместо бескорыстного спасения тех, кто заслужил признание и восхищение, вы обчистили их, как карманный вор!
– Слушайте! Слушайте! – раздались крики.
– Впрочем, чего же от вас ждать! Вы поглумились над правами людей и сделали спекуляцию на их страданиях, осквернив понятия долга и милосердия!
Адвокат вскочил, как на пружине, и высоким голосом с уверенностью опытного оратора, немного нараспев и с аффектацией стал доказывать, что мистер Тауло, как никто другой, пришел на помощь страдальцам и защитил права человека! Он спас погибших! Благодаря ему они среди нас и пользуются традиционным английским гостеприимством. Кого же благодарить за это? Только мистера Тауло! Он единственный в мире защитил право потерпевших на спасение! Свобода слова, независимость понятий, уважение к правам человека, вот те... те...
Судья извинился, перебил оратора и спросил, не проявляет ли защитник неуважения к суду, выкрикивая некоторые слова и пуская при этом петухов.
От хохота слушатели, казалось, валились навзничь и друг на друга и целые ряды их качались, как волны в ветер.
– Он сжалился, господин судья, и решился на подвиг чести, – уверенным сильным голосом сказал адвокат, подавляя общий хохот и водворяя тишину. – И что же теперь, достопочтенный судья? Что же
