Сэр Джеймс легок на помине. Прислал бумаги. Копии распоряжений по флоту.
– Ваше превосходительство, – поясняет чиновник суть дела, – адмирал... сэр Джеймс... отдал приказ остающимся у него на судах пленным... Адмиралу захотелось удержать у себя часть рабочей силы! Решил выдавать пленным полную порцию. Табак и мыло. Деньги на мелкие расходы.
Почтительный чиновник продолжал: его превосходительство адмирал Стирлинг пригласил к себе русских офицеров и объявил, что всем им будет выплачиваться ежемесячно по 10 фунтов. А тем, кто «перед мачтами», выдается единовременное пособие.
– Нашлись деньги! – почти неприлично расхохотался вечером этого дня Джордин. У будущего свата он обычно сдержан, но тут не утерпел.
«Адмиралы – воры! Как и командиры судов! Капитаны крадут! Адмиралы своего не упустят! Вот что хотел сказать мистер Джордин. Ведь еще Бентам говорил: «Трусость, прикрытая маской благоразумия, может вкорениться в национальный характер!»
А наши картины, восхваляющие подвиги военных моряков? Эллиот провинциален. А Тернер? Наши победы! Трафальгар! На Средиземном море! А наша литература, поэзия... А наши книги и журналы; все о победах. О парадах!»
Мистер Джордин заехал с приглашением на торжественный обед по случаю открытия новой трансокеанской пароходной линии: Шанхай – Гонконг – Сан-Франциско. Via [49] все открытые порты Китая. Пароходство Джордина обзавелось двумя новыми отличными пароходами, которые только прибыли и вступают в строй. Крики восторга, энтузиазм, речи будут на обеде... Корзины прекрасных китайских цветов... И цветов, выращенных из семян, доставленных из Нагасаки! Из Индии! Из Сингапура!
Пленные офицеры приглашены на обед офицерами нашего доблестного пехотного полка в новое здание дворца – казармы. Им будет предложено там обедать ежедневно, столоваться на правах уважаемых гостей и морских коллег...
Да, нашлись, нашлись казенные деньги! Адмиралу пришлось признаться, стало жаль... Не хочет совсем расставаться с даровой силой. Ответственность перед общественным мнением!
Боуринг не мог пригласить к себе Пушкина, но решил встретиться с ним как бы случайно. «Пушкин может заехать вместе с Сибирцевым за дочерью, и я задержу их».
– Зайти к тебе как бы случайно с мистером Сибирцевым...
Дочь сказала свое мнение. Она напомнила о Шиллинге.
– Барон Шиллинг? – переспросил сэр Джон.
– Да, папа! – ответила Энн. – Он говорит грамматически правильно и владеет большим запасом слов.
– Я не приглашаю. Влияние немцев на русскую культуру и так велико. Это задевает достоинство русских. Обойдемся без него, хотя ты говоришь, что Пушкин не говорит по-английски? Но говорит Сибирцев?
– Да, он говорит, но как ребенок! – вспыхнув, с нежностью сказала Энн. – Они все говорят по- французски.
Сэр Джон полагал, что англичане и русские должны говорить без переводчиков и тогда только что- нибудь получиться. Война начата, как и обычно, посредниками. Русский крестьянин, умирая в бою, имеет самое смутное представление о ее целях.
«Я был молодым, очень молодым человеком. С каким восторгом я обратился к государю Александру. Но он сам был бессилен, он так смешался, прочитав мое обращение...»
По просьбе сэра Джона, но не упоминая о нем, английские молодые люди, товарищи сына губернатора, дали понять Сибирцеву, чтобы взял с собой Пушкина на party к Энн.
Хрустальные колпачки над свечами охраняли пламя от ветра из открытых в ночь окон. Голубое серебро на скатерти. Легкие вина. Вода со льдом. Аршад со льдом, или ориндж, как называют по-английски. Множество подставок, салфеток...
Боуринг рассказал, что занят книгой о Сиаме. Заговорил про страну, рассказал про короля и о народе, помянул об удивительной красоте храмов, а потом сказал, что он изучил, как составлялись проекты этих торжественных сооружений и как и из чего они строились, какие материалы шли на фундамент, чем скреплялись его части и чем камни стен, как накладывалась лепка и резьба, какими инструментами работали камнерезы и художники, из каких деревьев, из коры или листьев добывались красящие вещества, как вытесывались глыбы гранита, как формовался лекальный кирпич.
Пушкин готов был втайне признаться, что этот человек начинает очаровывать его, забываешь разницу положений, обязательность вражды, войну...
Александр Сергеевич очень осторожен сегодня; как человек, не любивший англичан, он тщательно старался это скрыть, был очень сдержан и корректен и произвел прекрасное впечатление на сэра Джона. Еще дядя его, известный Мусин-Пушкин, говорил когда-то, что бывают натуры, для которых самые приятные собеседования с теми, кого они не любят.
Боуринг увидел, как приличен и воспитан старший товарищ Сибирцева, как держится скромно. Принимая все это за чистую монету, сэр Джон стал радушней и откровенней.
Переменили скатерти, переменилась и посуда. И опять дали что-то легкое, свежее, вкусное и еще фрукты.
Вечер затягивался. Пэр и вельможа не выказывали ни высокомерия, ни чопорности.
Боуринг заговорил про Петербург. Помянул дружбу с Державиным, Жуковским, Крыловым, особенно с Карамзиным... Сэр Джон говорил про них так же основательно и подробно, как о сиамских храмах, изучал, видно, и не на шутку интересовался. Александр Сергеевич и Алексей Николаевич готовы были рот раскрыть от удивления, кое-что слыхали о своих собственных великих писателях впервые. Много нового, верного, все подмечено. Что мы знаем про классиков? Они для нас как иконы. А тут оживали в рассказах иностранца. Казалось, прекрасный оратор читал лекцию о их родной России.
Энн слушала с холодной гордостью за своего отца.
