Да, но вот тут-то мы туговаты. Шли к нему снисходительно, как к богатому киргизу... Знаем хотя бы, что сеншень – это то же, что у японцев сенсей, то есть учитель. Вежливая форма обращения к старшему, к профессору.
– Цао Бу-син! Это его «Муха»! Он жил, может быть, в таньскую эру... Создал шедевр случайно. Уронил каплю на рисунок. Император решил, что это муха, и хотел ее согнать... Ха-ха! Вы помните, конечно?
– Да, я слышал! – сказал Урусов. – Рад видеть подлинник.
– Подлинник Цао – ширма... – остро глянув, ответил Вунг. – «Человек и лошадь из Самарканда»... копия, конечно, – поспешил предварить хозяин, – в те времена... Есть вид чайной розы, которую очень трудно рисовать, это стало известно в Академии живописи, я думаю, пять веков тому назад... но, может быть, шесть?
«Он мог бы спросить: а у вас была пять веков тому назад Академия живописи? Вы рисовали тогда чайные розы? Вы слыхали о них? Мало что не было у нас Академий, а мы еще и то, что было, забываем из чисто чиновничьих, холуйских соображений, в угоду славе Петра Великого – преобразователя. А как они когда-нибудь войдут в силу да подымут все свои династии, периоды и академии? Тут трудней, куда трудней, чем у Боуринга и Джордина. А мы, оказывается, не готовы... Гошкевича нет, остался, занимается с Прибыловым. Они оба у Вунга свои люди, бывают тут запросто, всегда могут зайти. Какими тут нелепыми представляются намерения члена нескольких европейских академий сэра Джона бомбардировать Китай беспощадно...»
Вунг сказал, что один великий китайский император покровительствовал искусствам, но был взят в плен... Ха-ха... ха... какими-то народами... ха-ха-ха... Может быть, теперешними вашими инородцами: гольдами и гиляками...
«И Боурингу и Джордину, конечно, пришлось бы тут не легче, чем нам! Да, они знают край и не упадут! Стреляные воробьи!»
Вунг показал коллекцию ажурных изделий – женских украшений из яркого китайского золота. Фарфор...
– Хозяин также имеет самый большой склад «иностранной грязи»! Так народ Китая окрестил опиум. Хотя считается – не я хозяин! Два парусных корабля! И два парохода! Приписаны к Гонконгу и ходят под английским флагом! Еще один – буксирный! Капитаны и механики – англичане! Но пиратских судов уже не имеется... О-о! Эу! Ха-ха-ха! Ах, Пиратский Флаг! Ах, китайская морда! – закричал басом Вунг и поднес себе кулак к усам.
После чая Вунг провел гостей по небольшому саду с редкими миниатюрными растениями.
Персиковое дерево. Ива у пруда.
За обедом присутствовал молодой человек с умным лицом, с грустным взглядом и с сединой в усах. Он одет в черный шелковый халат. На высокой голове черная шапочка-«дынька» с крупной голубоватой жемчужиной.
– Ученый и писатель мистер Чан! – отрекомендовал его хозяин. – Автор философских книг. Бежал из своей страны от преследований. Там ему не разрешили писать сочинения против англичан! Ха-ха! В Гонконге намерен выполнять свой замысел. У него своя фанза, огород... Персиковое дерево, пересаженное из сада друзей!
На столе появилась свежая крупная садовая клубника! В разгар зимы! Мистер Чан пояснил, что это очень ценный сорт.
– Англичане взяли этот сорт у меня, – заявил Вунг, – и вывезли в Англию! Там вывели и назвали именем нашей королевы: «Виктория»! Сейчас мистер Чан пишет книгу, в которой призывает народ Китая к борьбе против британских варваров. Очень умный человек.
Вунг подмигнул Сибирцеву и добавил по-русски:
– Но... в нем – китайская важность! Ха-ха!
– Англичане знают о книгах мистера Чана? – спросил Пушкин.
– О, да, да! – воскликнул хозяин, опять принимая веселый облик. – Ха-ха-ха! Им это все равно! Их это не беспокоит!
Вунг спросил Сибирцева:
– Вы не собираетесь в Кантон?
– Нет.
– Ах так! Разве не хотелось бы посмотреть Китай?
– Хотелось бы, но невозможно.
– Да? Как жаль! Да, да! Конечно!
По лицу Джолли и по тону можно заметить, что все не так, чуть ли не вполне возможно побывать и в Кантоне. Вунг взглянул значительно.
– Вы знаете, какие новости из Севастополя? Сегодня пришел почтовый пароход.
– Пока нет... Нам еще неизвестно.
– Кажется, в Севастополе началась очень сильная бомбардировка, – делая притворно кислое лицо, сказал Вунг. – Неизвестно, к чему это приведет. Может быть, решающая атака?
«Он не знает ничего, – подумал Алексей. – Там каждый день бомбардировки!»
– Нашли прецедент в истории Китая, – рассказывал мистер Чан. – В одно далекое царствование, когда власть была сильна, один знаменитый ученый был казнен за то, что писал историю государства у себя дома. Ко мне также придрались на этом основании, хотя в своем труде я обвиняю только тех иностранцев, которые приносят Китаю вред заграничной грязью.
– В наш век, – заметил Шиллинг, – нравственная философия уступает место философии
