Индейский вождь покачал головой.
— То, что мне остается рассказать, очень печально, но Друзья Храбреца должны знать все. Я продолжаю. Две луны прошло с тех пор, как мы с Вечерней Росой признались друг Другу в любви. До сих пор у меня не было возможности выполнить свои намерения. Однажды я снова встретился с Вечерней Росой у
«Вождь забыл о своем обещании», — сказала она мне.
«Нет, — ответил я, — завтра, никак не позже, я это намерение исполню».
Обменявшись этими словами, мы расстались. На другой день я действительно принял меры к тому, чтобы сдержать слово, данное той, которую люблю. Я велел приготовить все, то есть расчистить место, где должны были совершиться гадательные обряды, при помощи которых можно было узнать позицию врага, с которым я хочу сразиться, — вы знаете эти обряды.
— Извините, вождь, — перебил Оливье. — Меткая Пуля, воспитанный среди вашего народа, без сомнения, знает их, но относительно себя я должен признаться вам, что не имею ни малейшего понятия об этих обрядах, и так как я намерен жить с вами, то для меня важно познакомиться и с вашими обрядами. Вы чрезвычайно меня обяжете — если только это не обеспокоит вас, — рассказав подробно, каким образом вы готовитесь к войне.
— Брат мой прав, — ответил вождь, кивнув головой, — я расскажу вам во всех подробностях все, что касается наших войн. Для того чтобы приготовить место, снимают траву на значительном пространстве в виде удлиненного четырехугольника, а затем растирают землю руками, для того чтобы сделать ее мягкой и рыхлой. Эта местность обносится изгородью из прутьев и ветвей, чтобы никто не мог войти туда. Когда меня известили, что все готово, я пришел и сел на краю, противоположном неприятельской земле. Когда мы пропели и помолились, я положил перед собой два небольших круглых камня. После этого я стал молиться и в продолжение получаса умолял Ваконду указал мне путь, по которому следует вести молодых воинов, а в это время из селения вышел глашатай и приблизился ко мне. Я отдал ему приказания и он, вернувшись на полдороги назад, стал вызывать по именам старших воинов и сказал им: «Идите курить!» — после чего те принялись внимательно рассматривать результаты расчистки; осмотр производился с помощью огня, потому что эти обряды совершаются по ночам. Камни, брошенные мною на вершину бугорка, покатились вниз, и по следам, обозначенным ими, надо было решать направление, по которому следовало двигаться нашему войску.
— И каково было следствие этого опыта? — спросил Меткая Пуля с любопытством.
— На этот раз Ваконда был милостив к своим возлюбленным детям. Нам была указана дорога к земле наших смертельных врагов — племени сиу на западе.
— Хорошо, — сказал охотник, потирая руки от удовольствия.
— Наш военный отряд состоял из ста пятидесяти воинов, выбранных из знаменитейших народных храбрецов, вооруженных ружьями. Каждый из нас запасся дарами для того, чтобы разбрасывать их по полю битвы или, при возможном случае, чтобы скрывать их в растерзанные внутренности врагов, павших в битве, благодаря чему можно заручиться победой.
— Это религиозный обычай, — заметил Меткая Пуля. Оливье взглянул на канадца, желая убедиться, говорил ли он в шутку или серьезно; но охотник произнес эти слова с таким убеждением, что сомневаться не приходилось: он вполне верил тому, что говорил.
— Через двое суток после этого наш отряд выступил в поход. Вскоре к нам присоединилось подкрепление под командой Занозы. Брат мой знаком с этим вождем — это натура беспокойная и честолюбивая; ему нестерпима была мысль, что не он, а другой командует отрядом в войне против сиу. Зная это, я хотел передать ему командование, но мои воины не согласились на такой шаг. Разлад не замедлил поселиться среди нас. Уже несколько дней шли мы по необъятной равнине; воды нигде не было; мы страдали от жестокой жажды, и Заноза, несмотря на мои возражения против дурного примера, первым нарушил военный закон. Я знал эти края и был убежден, что вода находится в нескольких милях от нас. Но большая часть старых воинов совершенно изнурились от жары и томительного перехода пешком. Заноза отправил своих всадников отыскивать воду. Были назначены призывные сигналы для сбора в случае открытия воды. Поиски продолжались несколько часов, пока не была найдена речка. Первые воины, достигшие речки, сделали несколько ружейных выстрелов; но прежде чем отряд и отставшие успели дойти до реки, страдания большинства воинов достигли крайней степени. У некоторых началась рвота кровью, другие впали в сильнейший бред. Поход потерпел неудачу. Да и что прикажете делать с воинами, потерявшими бодрость духа, изнуренными от страданий, лишений, способными испытывать только одно желание — как бы поскорее вернуться домой?! На другой же день начались побеги из отряда Занозы, да и он сам в числе первых обратился в бегство. Скоро около меня осталось не более двадцати пяти воинов. Они клялись, что всюду последуют за мной. Но что я мог сделать с такой горсткой людей? С отчаянием в душе я повернул в обратный путь к нашему селению. На полдороги наши разведчики дали нам знать о присутствии поблизости сильного неприятельского отряда. Отступление было отрезано; надо было идти вперед во что бы то ни стало. Я держал совет со своими воинами. Все мы сошлись в одном мнении. Не более чем через час времени у нас произошла схватка с воинами сиу. Их отряд, в шесть раз сильнее нашего, состоял — отчасти и к нашему счастью — из молодых воинов, в первый раз выступивших на поле битвы. У нас были приняты все меры, предписываемые благоразумием и мужеством. Мы дрались так упорно, что у неприятеля отпала охота нападать на нас. Лишившись надежды победить нас, он отказался от бесполезной и невыгодной для него борьбы с людьми, предпочитавшими смерть на поле битвы постыдному плену. Он повернул назад и вскоре скрылся за холмами. Мы вышли победителями, но из двадцати пяти воинов в живых остались только десять, да и те большей частью покрытые ранами. Мы продолжали путь. Наши страдания во время этого перехода были ужасны. Я и сам не мог бы объяснить, каким образом мы смогли достигнуть нашего селения. Там уже было известно все, что произошло в этом походе. Не упреками встретили меня — напротив, старейшины, после общих совещаний, воздали должную справедливость нашему мужеству и настойчивости и утешали меня, насколько это было возможно. Они говорили, что причина неудачи никак не должна пасть на меня, тем более, что я доставил им восемнадцать скальпов, снятых с черепов воинов сиу, убитых в бою, трупы которых при спешном отступлении мои воины не успели захватить с собой. Но если моя честь как вождя и воина была спасена, то счастье моей жизни было потеряно: Вечерней Росы уже не было в деревне.
— Что это значит? — воскликнул канадец. — Кто похитил мою сестру?!
— Никто, — ответил вождь печально, — моему брату ничего не известно об этом приключении, потому что он давно покинул свое племя. Вечерняя Роса не похищена; она добровольно оставила родной дом.
— Добровольно? — повторил канадец, ошеломленный.
— Во время отсутствия Меткой Пули и нашего похода в деревню прибыл бледнолицый. Я узнал, что он приходится родственником моему брату, но узнал от посторонних, потому что твой отец и дед отказались дать мне какое-либо объяснение по этому поводу, и с той поры хранят враждебное молчание, причину которого я не могу понять. Две недели бледнолицый провел в селении и однажды утром уехал. Отец моего брата провожал его; Вечерняя Роса была с ними. Покидая наше племя, она плакала, но не обнаружила ни малейшего сопротивления и добровольно — как казалось, по крайней мере, — повиновалась приказаниям отца. Три дня спустя вернулся отец, но он был один. Куда девалась Вечерняя Роса? Никто не мог или не хотел объяснить мне этого. Самые тщательные поиски, предпринятые мною, остались безуспешны. Только тогда, почти вне себя от отчаяния, не зная, на что решиться, я задумал отправить воина к моему брату с приглашением явиться на свидание… Я все сказал. Теперь прошу моего брата высказать свое мнение. Что я должен предпринять? Каков бы ни был твой совет, я последую ему.
— Вождь, необыкновенное известие, которое ты мне передал, ошеломило меня, и я должен признаться, что ничего не понимаю в этом деле и поистине не придумаю, что тут можно сделать.
— Не позволите ли вы мне высказать свое мнение по этому поводу? — вмешался тут Оливье. — В этом деле я не участник и потому могу хладнокровно обсудить его, чего никто из вас в вашем положении сделать не может.
— Пожалуйста, говорите! — воскликнули в один голос молодые охотники.
— По-моему, необходимо вернуться в селение, и как можно скорее, вот хотя бы завтра с восходом солнца. Мне до некоторой степени понятно, почему отец Меткой Пули отказал вождю в желаемом объяснении: в семейные дела, касающиеся лично членов семейства, никто не вправе вмешиваться; но эта
