— Само собой разумеется.
— Ступай же и пришли сюда пленницу. Кстати, не говорил ли ты ей чего?
— Ничего, капитан; вам известно, что я не болтун.
— Правда; ступай же. Камот поклонился и ушел.
— Видно, молодец не имеет ко мне доверия, — заметил Дюран, смеясь.
— Камот по своей верности и преданности — истая собака; но как и любая собака, он подозрителен и ревнив. За меня он пойдет на смерть.
— Я не помяну злом его недоверия. Впрочем, я люблю людей такой породы.
— Да, они драгоценны. Одна беда, иногда приходится чересчур покоряться их воле.
— Ну вот! Когда покоряет самоотвержение, жаловаться не на что.
Тут дверь отворилась, и в комнату вошла девушка.
Это была Анжела, или Вечерняя Роса, — предоставляем читателю называть ее как угодно.
Она поклонилась и остановилась, печальная, взволнованная, робко опустив глаза перед атаманом.
Мужчины встали и вежливым поклоном приветствовали ее.
— Милости просим садиться, — сказал ей атаман по-индейски, — вот стул для моей сестры.
— Вечерняя Роса невольница и не может сидеть перед своим господином, — ответила она мелодичным голосом, точно пташка пропела, но с ясным и твердым выражением лица.
Вечерняя Роса была восхитительная семнадцатилетняя красавица; в ее личности соединялись красное и белое племена, и казалось, превзошли себя, произведя совершенство красоты.
Ее стройный, гибкий, грациозно выгнутый стан имел волнообразное движение американок; ее длинные, черные, как вороново крыло, волосы ниспадали почти до крошечных ног, а когда они были распущены, то она была ими окутана, как покрывалом. Цвет ее лица имел золотистый оттенок дщерей солнца, большие голубые глаза были оттенены длиннейшими ресницами, алые губы с грациозным изгибом на концах и два ряда ослепительной белизны зубов придавали ее лицу выражение, которое можно видеть только на некоторых изображениях мадонн Тициана.
Капитан Дюран был ослеплен дивной красотой индианки; ему и в голову не приходило, что американское племя могло произвести на свет такое чудо красоты.
Выслушав ее ответ, атаман кротко улыбнулся.
— Вечерняя Роса не имеет здесь господина; у нее есть только друзья.
— Друзья! Могу ли я этому верить, — прошептала она в то время, как две алмазные капли задрожали на ее ресницах.
— Клянусь честью, я просил мою сестру прийти сюда за тем, чтобы выслушать мои извинения за похищение, жертвой которого она стала.
— Могу ли я верить вашим словам? — спросила она по-французски.
— Сомневаться значило бы незаслуженно оскорблять меня, — ответил атаман на том же языке. — Завтра же я возвращу вас вашим друзьям.
— О, благодарю вас! — воскликнула девушка рыдая, и, прежде чем он успел предвидеть, она упала перед ним на колени и, схватив его руку, покрыла ее поцелуями и слезами.
Том Митчелл поднял ее почтительно и опять усадил на стул.
— Так вы были здесь очень несчастны? — спросил он кротко.
— О, да! — ответила она прерывающимся от рыданий голосом.
— Однако я отдал самые строгие приказания относительно вас.
— Мне приятно засвидетельствовать перед вами, что со мной обращались самым почтительным образом и окружали меня нежнейшим вниманием, но я была в плену, вдали от тех, кого люблю и кого мое отсутствие повергло в жестокое отчаяние.
— Простите же меня и верьте, что я надеюсь скоро загладить свою вину. Повторяю вам, что завтра вы будете возвращены вашей семье.
— О, сделайте это, и я буду век любить вас, любить как друга, как брата!
— Постараюсь заслужить эти лестные названия, мисс Анжела. Так вы не проклинаете меня?
— О! Нет, всеми силами души я благословляю вас, и поверьте, Бог наградит вас.
— Я и сам в том уверен. Бог внимает молитвам своих чистых ангелов.
Молодая девушка при столь неожиданном комплименте робко опустила голову.
Атаман улыбнулся в смущении и поспешил переменить тему разговора.
— А вы очень сильны, мисс Анжела?
— Почему вы обращаетесь ко мне с таким странным вопросом?
— Потому что нам надо совершить трудный переезд для того, чтобы попасть к вашим друзьям.
— Какая же тут может быть речь об усталости? Теперь я очень сильна, потому что вы внушили мне уверенность, что я скоро их увижу.
— Нам надо ехать всю ночь по прериям и по почти непроходимым дорогам.
Она весело всплеснула руками и с очаровательной и плутовской улыбкой воскликнула:
— В моих жилах течет индейская кровь; я дочь отважного охотника — канадца! Не бойтесь за меня. Я не похожа на городских дам, которые не умеют ни ходить, ни бегать. Попробуйте только, и вы сами убедитесь, на что я способна, чтобы скорее присоединиться к тем, кто теперь в отчаянии от моего долгого отсутствия.
— Хорошо, мисс Анжела, я вижу, что вы мужественная и благородная женщина. Пойдемте же, мы сейчас едем.
— Сию же минуту?
— Да.
— Подождите один миг; прошу вас, один только миг постойте…
— Что вы хотите делать?
— Поблагодарить Бога, тронувшего ваше сердце, и помолиться за вас.
— Я подожду, мисс, — ответил атаман почтительно. Девушка сложила руки на груди и с вдохновенным видом подняла глаза к небу; видно было, что она усердно молилась; лицо ее сияло, глаза увлажнились слезами; вся она как бы преобразилась.
Увлеченные, укрощенные, они оба стояли с благоговением и обнажив головы; искреннее чувство смягчает самые закаленные, зачерствелые натуры.
Окончив короткую и благоговейную молитву, молодая девушка обратилась к ним с невыразимо сладостной улыбкой и ласково сказала своим чистым, музыкальным голосом:
— Едем, господа.
Господа, с этой минуты ее покорные рабы, послушно пошли за ней вслед.
Камот ожидал их; Птичья Голова держал лошадей на поводу.
Том Митчелл подвел Анжелу к приготовленной для нее лошадке и почтительно придержал ей стремя.
— Покорно прошу садиться, — сказал он вежливо. Они поехали.
Атаман, сказав еще несколько слов Камоту, выехал вперед.
Через брод они переправились без всякой помехи; луна светила, как днем.
Вскоре всадники выехали на твердую землю.
— Теперь прошу вас, мисс Анжела, поместиться между мной и этим господином. Вот так. А ты, Птичья Голова, ступай позади, да смотри, не зевай. Вперед!
Четыре всадника поскакали во весь опор и вскоре исчезли в излучинах ущелья.
ГЛАВА XX. Том Митчелл признает, что нет лучшей затеи, чем быть честным человеком
Это происходило в самой дикой и непроходимой местности, в невозделанной лесной глуши, утром, вскоре после восхода солнца. Всадники в числе пяти человек переезжали узкий проход между двумя утесами, вечно снежные вершины которых полускрывались в густом тумане, поднявшемся над землей при солнечных лучах.
Всадники выезжали с прибрежных холмов на равнину, перерезанную на две части могучим потоком Миссури, скрывавшим свои мрачные воды под высокой травой, хлопчатником и ветлами.
