лесным охотником, то есть человеком, которого даже самые необычайные перемены, самые страшные катастрофы не могут удивить, не заставят отступить ни на шаг и которого могут взволновать только величественные картины дикой природы.
Мы сказали, что молодой человек остановился, выехавиз высокой дубравы, чтобы вдоволь налюбоваться великолепным ландшафтом, неожиданно представившимся его глазам.
Перед ним расстилалась обширная долина, пересекаемая двумя реками, довольно широкими, которые, протекая параллельно на протяжении нескольких миль, в конце концов сливались и впадали в Миссури, чья широкая серебристая скатерть составляла белую туманную линию на краю горизонта. На мысе, выдававшемся посреди первой реки, находился чудный боскет из пальм, лавров и магнолий, пирамидальная вершина которых составляла правильный конус и которые блестящей зеленью своих листьев оттеняли ослепительную белизну цветов, их покрывавших, несмотря на время года; эти цветы были так велики, что Оливье, хотя и находился на расстоянии более мили от них, легко их различал.
Эти магнолии безукоризненной формы имели в высоту по большей части около ста футов, а некоторые даже больше.
Направо находился лес тополей, вокруг стволов которых вились дикие виноградные лозы огромной величины; они доходили до вершины, потом спускались вдоль реки, переходя от одного дерева к другому, смешиваясь и переплетаясь с
Молодой человек не мог налюбоваться этим очаровательным зрелищем, к которому он далеко еще не привык, как вдруг заметил легкий столб почти неприметного дыма, который из боскета магнолий спиралями поднимался к небу.
«Что значит этот дым?» — вот какой вопрос предложил он себе прежде всего.
Вид огня всегда выдает присутствие человеческих существ. А девять из десяти встреч такого рода сулят встречу с врагом.
Стыдно сказать (а между тем это совершенно справедливо), но самый жестокий враг человека в прерии, самый страшный его противник — это подобный ему человек. По какой причине? Это трудно объяснить. Мы только приводим факт и не стараемся исследовать его.
Вид дыма не вызвал ни малейшего волнения в душе нашего искателя приключений; он только удостоверился из предосторожности, что его оружие в порядке, после чего въехал в долину и направился прямо к боскету. Впрочем, прямо туда вела узкая тропинка, проложенная в высокой траве. Оливье стоило только держаться ее, что он и сделал с полной беззаботностью.
Он был не прочь увидеть людей, друзей или врагов; уже больше недели он не встречал никого — ни белых, ни метисов, ни индейцев, — и невольно полное одиночество, в котором он находился, начало тяготить его, хоть он и не желал в этом сознаваться.
Он проехал почти две трети расстояния, отделявшего его от боскета, который находился от него не далее пистолетного выстрела, как вдруг остановился со странным волнением.
Сильный и мелодичный голос раздавался среди деревьев, распевая песню на французском языке с безукоризненным произношением. Скоро слова этой песни внятно достигли ушей Оливье. Удивление молодого человека перешло в оцепенение; прекрасная песня, распеваемая в прерии невидимым существом, приобретала, по контрасту с грандиозной природой .среди которой она исполнялась, эффект сверхъестественного торжества и, многократно повторяемая отголосками прерии, составляла концерт поразительно гармонический.
Невольно глаза Оливье наполнились слезами; он приложил руку к груди, чтобы сдержать быстрое биение сердца. В одну секунду ему вспомнилась вся его прошлая жизнь; он вернулся во Францию, которую, быть может, оставил навсегда, и понял, как сильна, даже в его сердце скептика, любовь к отчизне.
Увлекаемый волнением, которого он не старался преодолеть — столько прелести и очарования находил он в этом, — Оливье продолжал тихо продвигаться вперед и наконец достиг боскета в ту самую минуту, когда певец начинал новый куплет.
Он раздвинул ветви, преграждавшие ему путь, и очутился лицом к лицу с молодым человеком, который, сидя на берегу реки возле довольно большого костра, с философским видом макал в воду сухарь одной рукой, а другой, держа нож, вынимал сардинки из жестяного ящика, стоявшего перед ним.
Заметив охотника, незнакомец перестал петь и, приветствуя его дружеским поклоном, произнес по- французски с веселой улыбкой:
— Добро пожаловать к моему очагу, приятель! Если вы голодны — ешьте, если озябли — согрейтесь.
— С радостью принимаю ваше гостеприимное предложение, — веселым тоном ответил Оливье, слезая с лошади.
Он разнуздал ее, спутал ей ноги и пустил пастись возле лошади незнакомца. Потом он сел возле огня и, раскрыв свои альфорхасы2, по-братски разделил провизию со своим новым знакомым, который чистосердечно, не заставляя себя просить, принял это прибавление к своей скромной трапезе.
Незнакомец был высоким мужчиной шести футов роста, статным и прекрасно сложенным человеком; несколько смуглый цвет его кожи выдавал в нем метиса.
Черты лица этого молодого человека — он был почти одних лет с нашим героем, и даже, может быть, несколько моложе его — были умны и симпатичны: очень живые серые глаза юноши выражали полное чистосердечие; открытый лоб, осененный густыми светло-каштановыми волосами, немного толстый нос, большой рот с красивыми тонкими губами, светло-русая борода составляли физиономию, не имевшую ничего пошлого.
На нем был костюм лесного охотника: замшевые панталоны, такой же жилет, блуза из синего полотна с белыми и красными аграмантами, бобровая шапка, индейские мокасины, шнуровка которых доходила ему почти до колен; за пояс из шкуры гремучей змеи были заткнуты длинный нож, называемый
— Благословляю случай, который свел меня с вами так неожиданно, дружище, — сказал искатель приключений, немного утолив свой аппетит.
— И я также благословляю от всего сердца; такие случаи редко выпадают в прерии.
— Да, к несчастью.
— Позволите вы мне задать вам один вопрос?
— Еще бы! Хоть сто вопросов, если вам угодно, с условием отплатить тем же.
— Буду очень рад.
— Ну, спрашивайте.
— Каким образом, увидев меня, вы тотчас заговорили со мной по-французски?
— Это вас удивляет?
— Да, признаюсь.
— Но это очень просто: во-первых, все лесные охотники, странствующие по прериям, французы — или, по крайней мере, их девяносто пять из ста.
— Стало быть, вы француз?
— Да еще нормандец — мой дед уроженец Домфронта. Вы знаете поговорку: Домфронт город бедовый; приедешь в полдень, повесят в час, — сказал незнакомец, смеясь.
— Я также француз.
— Да, вы француз европейский.
— Я вас не понимаю.
— Я вам сказал, что дед мой был нормандец.
— Да, из Домфронта.
— Так. Мой отец и я родились в Канаде; следовательно, я француз американский — вот единственная разница. Но это все равно; мы и за морем любим нашу отчизну. Все являющееся оттуда принимается с
