звезды, на восточной стороне горизонта облака уже начинали светлеть и принимали тот опаловый оттенок, который служит предвестником близкого утра. Было около трех с половиной часов пополуночи.
В месоне люди и животные еще спали тем спокойным сном, который наступает, обыкновенно, перед утром. Ни малейший шум, если не считать раздававшегося через известные интервалы лая собаки, не нарушал безмолвия, царившего в пуэбло Сан-Хосе.
Дверь кварто, где ночевали молочные братья, осторожно отворилась, и Валентин с графом вышли.
Дон Луи, собственно говоря, не имел никаких оснований покидать месон незамеченным, — ему не от кого и незачем было скрываться. Если же он принимал столько предосторожностей, то только из боязни нарушить покой остальных посетителей месона, у которых не было таких основательных причин вставать до рассвета, а следовательно их не стоило и будить.
Добравшись до патио, дон Луи с помощью Валентина вывел лошадь из корраля, вычистил ее, напоил и затем оседлал.
Валентин отворил ворота, мужчины пожали в последний раз друг другу руки, и дон Луи скрылся во мраке единственной в пуэбло улицы, где его встретил и проводил дружный лай бродячих собак.
Валентин с минуту постоял задумавшись и в то же время почти машинально прислушиваясь к затихающему стуку лошадиных подков по окаменелой земле.
— Хорошо ли я делаю, что толкаю его на этот опасный путь? — прошептал он. — Кто знает, что ждет его в будущем? — И тяжелый вздох вылетел из его груди. — Ба-а! — добавил он минуту спустя. — Что это мне пришло в голову горевать? Или я забыл, что все дороги ведут к одному — к смерти! Зачем же мучить себя заранее глупыми предчувствиями? Поживем — увидим!
И охотник, несколько утешенный такими философскими размышлениями, запер ворота и счел себя вправе отправиться снова в свой кварто поспать еще часа два, остающихся до наступления дня.
В то время, когда он, затворив ворота, собрался идти в свою комнату, за его спиной раздался шум приближающихся шагов. Валентин обернулся и увидел дона Корнелио.
— А-а! Дорогой друг, — весело сказал француз, протягивая ему руку, — раненько же вы поднялись сегодня!
— Э! — смеясь ответил испанец. — Мне очень нравится слышать это именно от вас. Если я встал рано, то вы, по-видимому, и совсем не ложились спать.
Валентин в свою очередь весело расхохотался:
— Черт возьми! Вы совершенно правы… в пуэбло, должно быть, все спят, кроме вас и меня… ну, теперь ворота заперты и с вашего позволения я тоже пойду, займусь этим же самым…
— Неужели вы хотите опять лечь в постель?
— Да.
— Это зачем?
— Затем, чтобы заснуть.
— Виноват, я совсем не то хотел сказать! Я хотел поговорить с вами, то есть, собственно не с вами…
— А с кем же?
— С доном Луи.
— Гм! А вы не можете сказать все мне? — Dame!73 И сам не знаю, хотя все-таки, мне кажется, было бы гораздо лучше поговорить с ним самим.
— Черт возьми!
Дон Корнелио сделал такое движение плечами, которое во всех странах света и на всех языках означает, что человек не виноват в сложившихся обстоятельствах.
— И вы, по всей вероятности, хотите сообщить дону Луи что-нибудь важное? — продолжал допрашивать Валентин.
— Очень.
— Это обидно, потому что с ним вам нельзя будет поговорить.
— Почему?
— Тут есть маленькая помеха.
— Для меня?
— Для вас и для всех.
— О-о! А какая же это помеха, дон Валентин, скажите, пожалуйста.
— Ах, Боже мой! Мне вовсе нет никакой надобности скрывать это от вас, мне и самому очень досадно, что все так случилось… Дело в том, что дон Луи уехал.
— Дон Луи уехал?! — вскричал испанец с нескрываемым удивлением. — Почему же он уехал так нежданно-негаданно, не сказав никому ни слова?
— Что он уехал, не сказав ни слова, я согласен. Но что он уехал нежданно — это не совсем верно. Его заставили ускорить отъезд очень важные причины… Представьте себе, я запирал за ним ворота, когда вы появились… явись вы минутой раньше, и вы бы его еще застали.
— Какая незадача!
— Правда… Но поздно говорить об этом, и несчастье вовсе не так уж велико, как кажется… Через несколько дней мы его снова увидим.
— Вы в этом уверены?
— Pardieu! Конечно, раз мы с ним так условились… Как только мне удастся продать быков, мы сейчас же отправимся к нашему другу… Потерпите немного, дон Корнелио, разлука будет недолгой. А потому утешьтесь — и спокойной ночи.
Валентин повернулся и сделал несколько шагов. Испанец остановил его.
— Одно слово.
— Говорите, только скорей, мне смертельно хочется спать.
— Вы сейчас сказали нечто, что меня страшно поразило.
— А именно?
— Вы сказали, что дон Луи поручил вам продать быков?
— Да. Что же тут особенного?
— Ну так вот, я как раз об этом и хотел говорить с ним.
— Ба-а!
— Да, я нашел покупателя.
— Он хочет купить все стадо целиком?
— Да, все оптом.
— Ну и дела! — проговорил Валентин, устремляя на него пронзительный взор. — А знаете, это значительно упростило бы все дело.
— Вы думаете?
— Pardieu! Где же вы со вчерашнего вечера могли найти этого фантастического покупателя?
— Он вовсе не фантастический, уверяю вас, я нашел его здесь.
— Здесь? В этой гостинице?
— Да.
— А! — сказал Валентин. — Я слишком хорошо успел изучить ваш характер и не допускаю даже и мысли, что вы говорили это с целью посмеяться надо мной. Но все до такой степени необыкновенно и странно.
— Я и сам удивлен этим не меньше вашего.
— В самом деле?
— Тем более, что я даже и не подозревал, что дон Луи согласится продать здесь свое стадо.
— Это правда. Итак, вам предлагают…
— Сегодня же продать всех быков.
— Вот это странно… Расскажите-ка мне в чем тут дело, дорогой друг… как жаль, что дон Луи уехал!
— Позвольте… а не пойти ли нам лучше в ваш кварто, где будет гораздо удобнее толковать.
— Конечно, тем более, что в доме уже начинает просыпаться народ.
В самом деле, прислуга гостиницы и погонщики почти все поднялись и, проходя мимо испанца и француза, с любопытством приостанавливались около них.
