допускали даже и мысли о том, чтобы граф действовал без союзников, которые ждали только удобного момента для открытого выступления.
Граф старательно поддерживал эти взгляды с помощью своих шпионов и лазутчиков. Смелость его атак, решительность всех действий и, наконец, взятие без единого выстрела Магдалены — все это увеличивало опасения мексиканского правительства и мешало ему начать энергичные военные действия.
Было около пяти часов утра, когда фрессада7, закрывавшая вход в палатку графа, была кем-то приподнята снаружи и в палатку вошел человек.
Этот неожиданный визит разбудил графа, он протер глаза и, схватив пистолет, спросил твердым голосом:
— Кто тут?
— Это я! — отвечал гость. — Кто же может войти, кроме меня?
— Валентин! — радостно вскричал граф, отбрасывая пистолет в сторону. — Добро пожаловать, брат, я ждал тебя с нетерпением.
— Спасибо, — сказал охотник. — Разве Курумилла не предупредил тебя нынче о моем приходе?
— Да, — рассмеялся граф, — он сделал это, несмотря на свое обычное молчание.
— Таков уж у него характер. Ну, я пришел сообщить тебе кое-какие сведения, о которых случайно забыл сегодня утром, но это, кажется, к лучшему.
Граф спал совершенно одетым, завернувшись в сарапе.
— Садись на бутаку, — сказал он охотнику, — давай потолкуем.
— Лучше выйдем наружу.
— Как хочешь, — ответил ему Луи, подозревая, что охотник недаром предлагает прогуляться на воздухе.
Друзья вышли из палатки.
— Капитан де Лавиль, — обратился охотник к молодому человеку, ходившему взад и вперед перед палаткой, — дайте нам, пожалуйста, десять всадников для конвоя, атакже двух лошадей для меня и для графа.
— Сейчас?
— Если это возможно.
— Разумеется.
— Мы уезжаем из лагеря? — спросил Луи, когда они остались вдвоем.
— Да, мы едем в Магдалену, — сказал охотник.
— В настоящую минуту такая поездка не очень уместна.
— Почему?
— Я жду ответа от генерала.
— Ты спокойно можешь ехать, — с насмешливой улыбкой заметил охотник, — ответа ты все равно не получишь. Приезд полковника имел единственную цель — усыпить твою бдительность.
— О-о! Ты уверен?
— Абсолютно.
В эту минуту подъехал конвой.
Луи и Валентин вскочили на лошадей.
Было около шести часов утра. Поле казалось пустынным, при каждом порыве ветра деревья качали своими сырыми от обильной речной росы ветвями, и с них то и дело сыпался крупный дождь на кустарник. Солнце мало-помалу испаряло густой туман, поднимавшийся к небу, птицы, притаившиеся в листве, пробуждались и уже оглашали воздух своим пением.
Друзья ехали молча, несколько опережая свою свиту. Поводья их лошадей оставались не натянутыми, глаза всадников рассеянно блуждали по великолепному пейзажу, расстилавшемуся перед ними.
Скоро за поворотом дороги показались первые домики селения, весело выглядывавшие из густых зарослей флорибондуса и дикого винограда.
Луи поднял голову.
— Недурно, — проговорил он, как бы отвечая на собственный вопрос. — Генерал Гверреро ловко подшутил надо мной. Очевидно, полковник Суарес являлся только затем, чтобы разглядеть мой лагерь и узнать его расположение.
— Вне всякого сомнения.
— Куда же мы теперь едем?
— Смотреть петушиный бой.
— Смотреть петушиный бой? — удивленно спросил граф. Охотник многозначительно посмотрел на графа.
— Магдалена славится своими петушиными боями, которые устраивают в день храмового праздника.
— А-а! — равнодушно произнес Луи.
— Уверен, они тебя заинтересуют, — насмешливо добавил Валентин.
Граф понял, что его друг говорит все это только для вида, из боязни быть подслушанным, и перестал расспрашивать, надеясь на скорые объяснения.
Между тем они въезжали в Магдалену, дома уже начали отпирать, и их обитатели, только-только пробудившиеся от сна, весело приветствовали французов дружескими кивками головы.
Проехав две или три улицы, наши всадники по знаку Валентина остановились перед домом, не очень привлекательным на вид, который тем самым резко выделялся среди остальных зданий и невольно останавливал на себе внимание чужестранца.
— Здесь, — сказал охотник.
Друзья спешились. Валентин отдал строгий приказ всем остальным спутникам не сходить с лошадей и не трогаться с места до возвращения графа, затем он осторожно постучал в дверь, которая сейчас же отворилась. Граф и охотник вошли, и дверь снова захлопнула чья-то невидимая рука.
Войдя в дом, охотник провел своего товарища в квадратную комнату, затворил за собой дверь и запер ее на ключ, который сейчас же спрятал в карман.
— Делай, как я, — сказал он графу, и сняв с себя вигоневую шляпу и сбросив с плеч сарапе, облекся в плащ и надел на голову широкую соломенную шляпу. Граф последовал его примеру.
Оба старательно укутались в новые плащи и надвинули по самые глаза шляпы, затем через потайную дверь в стене они проникли в соседний дом, прошли его насквозь и, не встретив ни души, снова очутились на улице.
Между тем, вид Магдалены совершенно изменился. Улицы наполнились толпами народа, на каждом шагу дети и взрослые бросали петарды и пускали в воздух ракеты, отовсюду неслись веселые крики и раздавались взрывы громкого смеха.
Во всей Латинской Америке, а в Мексике в особенности, ни один сколько-нибудь приличный праздник не обходится без петард и фейерверков, этим знаменуется обыкновенно самый разгар праздников. Нам припоминается по этому поводу довольно характерный анекдот.
Через какое-то время после окончательного изгнания испанцев из Мексики король Фердинанд однажды утром обратился к одному богатому мексиканцу, находящемуся при дворе, со следующим вопросом:
— Сеньор Луи де Серда, что теперь делают ваши соотечественники в Мексике?
— Государь, — важно отвечал тот, почтительно кланяясь королю, — они бросают петарды.
— А! — произнес король и отошел в сторону.
Спустя несколько часов король снова подошел к дворянину — было около двух часов пополудни.
— Ну, — весело спросил он, — что же делают мексиканцы в настоящую минуту?
— Государь, — ответил мексиканец столь же важно, — они продолжают бросать петарды.
Король молча улыбнулся, но ничего не возразил. Вечером он в третий раз повторил свой прежний вопрос, и дворянин еще раз с невозмутимым хладнокровием ответил Фердинанду:
— Ваше величество, они все еще забавляются петардами, всей душой отдавшись этому занятию.
Тогда король уже не мог сохранять свою серьезность и разразился громким смехом. Факт этот интересен особенно потому, что король Фердинанд никогда не отличался веселым нравом.
