— Это важнее всего.
— Но нам нельзя больше здесь оставаться, — заметил отец Серафим.
— Я пойду вместе с вами, senor padre, — предложил дон Рафаэль, — сначала я хотел отправиться в лагерь графа, но теперь нашел лучший способ увидеться с ним.
— Что же это за способ?
— Предложить приют донье Анжеле на асиенде дель-Милагро, которая принадлежит мне.
— Да, действительно! — сказал миссионер. — Простите меня, дон Рафаэль, я сам об этом не догадался, ваше предложение как нельзя более кстати.
— Я принимаю его с благодарностью, — прошептала молодая девушка.
Затем она наклонилась к уху охотника.
— Дон Валентин, — сказала она, краснея и в то же время улыбаясь, — прошу вас передать от меня дону Луи только одно слово.
— Одно слово! — воскликнул тот. — Какое же?
— «Всегда!»
— Хорошо, я ему передам, — ответил охотник, стараясь смягчить свой суровый, выстуженный ветром голос. — Вы ангел, я кончу тем, что влюблюсь в вас до безумия.
— В путь! В путь! — вскричала она.
— Вы поедете с нами, Весельчак? — спросил Валентин.
— Да, я должен переговорить с доном Луи.
— Решено, — прибавил дон Рафаэль. — Я вместе с Черным Лосем и Орлиной Головой буду сопровождать нашего духовного отца, а Весельчак останется и позднее проводит вас, сеньор дон Валентин, на асиенду дель-Милагро.
— Pardieu! — засмеялся охотник. — Вы увидите меня гораздо раньше, чем думаете.
— Вы всегда встретите у нас радушный прием. Обменявшись прощальными приветствиями, оба отряда покинули ущелье, направляясь в противоположные стороны.
ГЛАВА XIX. Возвращение в лагерь
Солнце стояло уже высоко, когда Валентин со своим небольшим отрядом присоединился к капитану де Лавилю и его пленникам. До Магдалены оставалось не более полутора миль. Мексиканцы шли между двумя рядами французских всадников, потупив головы, с руками, связанными за спиной. Капитан де Лавиль ехал во главе отряда. Он разговаривал со старым мексиканским офицером. За то, что тот хотел бежать, его усадили верхом и связали ноги под брюхом лошади.
За людьми шли лошади пленных бандитов, на них нагрузили оружие и прочие пожитки их хозяев.
После того как оба отряда соединились, все ускорили шаг.
Валентин мог бы прибыть в лагерь еще до восхода солнца, но опоздал с особенной целью: для успеха предприятия графа было очень важно, чтобы жители Магдалены и других местностей, гостившие в ней по случаю престольного праздника, видели пленных мексиканцев. Это убедило бы их, что экспедиция графа вовсе не так безрассудна, как предполагали, или, по крайней мере, как стремилось доказать мексиканское правительство.
Граф, к которому Валентин заранее отправил Курумиллу с известием о происшедшем, решил придать всему делу как можно больше важности и пышности. Вся армия стояла под ружьем и под звуки барабана и труб приветствовала знамя, водруженное перед палаткой графа.
Как и предвидел граф, жители Магдалены сбежались в лагерь, чтобы присутствовать при этом зрелище, дорога была покрыта спешащими любопытными, кто шел пешком, кто ехал верхом, все старались перегнать друг друга и увидеть раньше других, что делается у французов.
Когда авангард дошел до ограды лагеря, все остановились по знаку Валентина.
Заиграл рожок, на зов вышел офицер.
— Кто идет? — закричал он.
— Франция, — отвечал де Лавиль, сделав несколько шагов вперед.
— Какой пропуск?
— Освободитель Соноры.
Толпа заволновалась при этих словах, послышались одобрительные крики.
— Войдите, — сказал офицер.
Заграждения раздвинули, и начался проход отряда под звуки барабана и трубы.
Было что-то величественное в этой сцене, несмотря на всю ее простоту. Зрители не могли наглядеться на горстку смельчаков, предоставленных лишь самим себе, брошенных судьбой за шесть тысяч миль от своей родины, но гордо носивших имя французов. Не сделав с самого начала кампании ни одного выстрела, они возвращались в лагерь с сотней пленных.
Взволнованные жители Соноры смотрели на французов с почтительным страхом, смешанным с каким- то восторгом. Странное явление… Вместо того, чтобы выразить сожаление своим пленным соотечественникам, они осыпали их злыми насмешками. Так велико впечатление, производимое мужеством и энергией на души первобытных народов.
Пленников собрали в центре лагеря. Граф Пребуа-Крансе стал обходить их в сопровождении своих главных офицеров. За ними следовали, увлеченные энтузиазмом, самые влиятельные жители Соноры.
День выдался очень удачный. Солнце ярко светило, легкий ветерок освежал атмосферу, звуки труб, бой барабанов, крики толпы, в которой многие махали шляпами и платками, — все это придавало празднеству необыкновенно оживленный вид.
Граф был очень счастлив в эту минуту. Будущее представлялось ему уже менее печальным и мрачным.
Он окинул задумчивым взглядом пленников.
— Я приехал в Сонору, — заговорил он слегка дрожащим голосом, — для того, чтобы дать ей свободу. Но меня всячески старались унизить в ваших глазах. Меня называли жестоким, безбожным… Ступайте, вы свободны. Расскажите вашим соотечественникам, как главарь разбойников мстит за клевету, распространяемую о нем. Я не требую от вас никакой клятвы, ни даже обещания не поднимать оружия против меня… Мною руководит нечто более высокое, чем честь солдата… Десница Божия руководит мною, ибо Ему угодно, чтобы страна эта освободилась и возродилась… Развяжите их и отдайте им лошадей, — сказал он, указывая на пленников.
Приказание немедленно было исполнено.
Народ принял это великодушное решение графа с неописуемым восторгом. Пленники поспешили оставить лагерь, высказывая на прощанье свою признательность графу.
Дон Луи обратился к дону Исидро:
— А вы, капитан, должны смотреть на меня, как на своего брата, мы служим с вами одному и тому же делу. Ведь вы один из львов той войны, которая разрушила испанскую власть… Возьмите же вашу шпагу. Такой храбрый воин всегда должен ее носить.
Капитан мрачно посмотрел на графа.
— Почему я не могу ненавидеть вас по-прежнему! Лучше бы вы меня оскорбили, ваше великодушие для меня мучительно. Теперь я не могу быть свободным в своих действиях.
— Вы свободны, капитан. Мне не надо ни вашей благодарности, ни вашей дружбы. Я поступил так, как предписывал мне долг. Пойдем каждый своей дорогой, только постараемся не встречаться друг с другом.
— Вашу руку, кабальеро, и позвольте вам сказать…
— Говорите.
— Остерегайтесь тех людей, которым вы доверяете.
— О чем вы?
— Больше я ничего не могу сказать… В противном случае я сам сделаюсь изменником.
— Опять измена… со всех сторон… — прошептал граф.
— Прощайте, кабальеро. Если я не могу желать успеха вашим предприятиям, я все-таки не пойду против них, и если вы не увидите меня в рядах своих друзей, то не увидите и в рядах врагов.
Старый офицер вскочил в седло, грациозно раскланялся с присутствующими и ускакал.
Празднество продолжалось целый день. Великодушный поступок графа с пленными произвел желаемое
