вашем сердце, наконец, в величии вашей души; что еще вчера, когда мне открыли, кто вы, я думал, что вы намерены внести позор в мой дом.
— Молчите, дон Луис!
— Нет, ваше величество, не буду молчать! Вы должны узнать все: ненависть, которую я питал в сердце к вашему отцу, мгновенно пробудилась во мне сильнее, ужаснее прежнего, и — да простит мне Господь! — в моей голове мелькнула мысль смыть вашей кровью неизгладимое оскорбление, которое вы, как мне казалось, хотели нанести.
— Вы имели бы на это право, дон Луис; я был бы подлец и изменник, если б действительно замышлял то, что предполагали вы. Однако, герцог, вы не ответили еще на мою прось-бу.
— О! Ваше величество, такая честь… — пробормотал дон Луис, изнемогая от прилива разнородных чувств, которыми было переполнено его сердце.
— Полно, кузен, — ласково остановил его король, — разве впервые вашему роду вступать в союз с королевским домом? Поверьте мне, герцог, вашему счастью будут завидовать, но злобной зависти оно не возбудит, так как брак этот в глазах всех будет явным восстановлением вашего доброго имени и доказательством большого уважения к вам вашего короля и друга.
— Благодарю, ваше величество, вы велики и возвышенны душой.
— Нет, я благодарен, — возразил король, улыбаясь, — я справедлив, а в особенности — влюблен. Теперь же, когда между нами нет более недоразумения, поговорим о наших делах, чтобы и впредь не могло вкрасться ничего темного между нами.
— Я почтительно слушаю ваше величество.
— Садитесь возле меня.
— Ваше величество!
— Я так хочу.
Граф склонил голову и взял стул.
Положив портфель на стол, король отпер его золотым ключиком тонкой работы и достал из него несколько пергаментов с печатями разных величин и цветов.
— Вот, — сказал король, — все бумаги, относящиеся к делам, о которых мы говорили; ваши грамоты на владение — словом, все, что было вашим и что я возвратил вам. А вот, сверх того, ваше назначение губернатором Бискайи… Последний же этот акт есть составленный мной брачный договор; из него вы увидите, что я закрепляю за Христианой сумму в миллион пиастров и вдовью пенсию в двести тысяч в год.
— О, это слишком много, ваше величество!
— Я не согласен, кузен, напротив, я нахожу, что этого недостаточно… Но довольно обо всем этом! Вот ключ и портфель, кузен; уберите эти документы и поговорим о другом.
— Ваше величество…
— Завтра, если возможно, вам бы следовало расстаться с этой долиной, где вы наслаждались таким счастьем, и уехать с семейством в Мадрид. Ваш так давно запертый дворец на улице Алькала готов к вашему приему.
— Я исполню приказание вашего величества и завтра же выеду.
— Очень хорошо! Я, со своей стороны, отправлюсь сегодня вечером из Толедо, так что мы прибудем в Мадрид почти одновременно. Однако мне пора приступить к самой щекотливой части моего сообщения. Для избежания всякого недоразумения, чтобы вы вполне поняли меня, любезный кузен, я по-прежнему буду говорить с вами совершенно откровенно.
Герцог почтительно склонил голову.
— Не знаю, известно вам или нет, любезный дон Луис, — продолжал король с напускной веселостью, — что я слыву — если не на самом деле являюсь таковым — за короля очень слабого и добродушного, который позволяет министрам управлять собой и делает почти все, чего они хотят.
— О, ваше величество!
— Это верно. Наскучила ли мне борьба с душами более упорными, или утомила она меня, но много справедливого в этих слухах. Я сознаюсь в этом, но средства помочь беде не вижу. Теперь это положение вещей изменить нельзя. Герцог Оливарес, мой первый министр, управляет королевством почти по своему усмотрению. Я не препятствую ему ни в чем, а так как это, в сущности, глубокий политик, опытный в делах, то я по большей части в выигрыше. Из всего изложенного следует, что, не желая открыто вступать в борьбу, когда мне приходит охота быть независимым, я обхожу затруднение окольным путем и потом вынуждаю упрямого министра смириться перед свершившимся фактом. Понимаете, герцог?
— Вполне понимаю, ваше величество.
— Так я приступлю к дальнейшему: мой брак с доньей Христианой — один из моих приступов независимости, о которых я только что упоминал.
— То есть, ваше величество желает обойти затруднение?
— Именно, и вот средство, которое я придумал; оно очень простое и непременно будет иметь успех.
— Я слушаю, ваше величество.
— Я сочетаюсь с доньей Христианой тайным браком.
— Тайным браком?
— Как только у меня родится сын, брак будет обнародован и мой сын объявлен наследником престола. Как и всегда, герцог Оливарес побесится, так как у него на уме другой брак, если не ошибаюсь, но должен будет покориться; только нам надо спешить, чтобы искусные шпионы не успели предупредить его.
— Но тайный брак, ваше величество!..
— Все знаю, но другого выхода нет. К тому же, это вопрос года, не больше. Кроме того, хотя и не признанная официально, донья Христиана будет пользоваться своим званием при дворе.
— Если дело должно произойти таким образом, я предпочел бы, чтобы дочь моя оставалась у меня в доме; на нее меньше будут обращены взгляды.
— Вы правы, кузен, так будет лучше. Теперь же я подкреплю обещание своим королевским словом. Согласны вы принять это ручательство?
— Приходится, делать нечего.
— Но вы не скрываете от меня неприятных мыслей?
— Нет, ваше величество, я так же прямодушен, как и вы сами.
— Значит, все идет отлично. Не говорите ничего дамам о нашем разговоре, пока мы не увидимся опять в Мадриде, — я желаю преподнести сюрприз моей пленительной донье Христиане.
— Все будет исполнено по желанию вашего величества… но дозволите ли вы мне обратиться к вам с просьбой?
— Просите о чем хотите, кузен, все даровано вам заранее, — милостиво сказал король. — О чем речь?
— О бедном священнике деревенской церкви, которая стоит на склоне горы. Он был наставником моих дочерей,
ваше величество, и ныне проповедует слово Божие. Он чрезвычайно предан моему семейству; мне не хотелось бы расставаться с ним.
Не говоря ни слова, король придвинул к себе лист бумаги, написал несколько строк, подписался и перстнем, который носил на шее на золотой цепочке, приложил печать, после чего сложил лист вчетверо и подал его дону Луису.
— Не читайте, кузен, — сказал король с улыбкой, — и сами отдайте ему это.
— Он сейчас прибудет.
— Так подождите, пока я уеду, и только тогда передайте ему бумагу… Теперь все? Вам не о чем больше просить меня?
— Только могу благодарить ваше величество за все милости, которыми я осыпан.
— А вы разве ничего не делаете для меня, дон Луис? Ни слова больше об этом; сойдем теперь к дамам.
— Як услугам вашего величества.
— Не забудьте, кузен, что сегодня я еще сохраняю свое инкогнито, что я — дон Фелипе и более никем
