Густав Эмар
Морские титаны
ГЛАВА I. Уже забытый, вероятно, читателями Каскабель появляется вновь
Когда стали разъезжаться с корвета, где капитан Сандоваль так обильно угощал своих гостей, дон Рамон де Ла Крус упросил дона Фернандо сесть к нему в шлюпку. Дон Фернандо дал уговорить себя тем охотнее, что в губернаторской шлюпке он мог пробыть несколькими минутами дольше с доньей Флорой, обменяться с ней словом-другим, упиваться ее взглядами.
К несчастью, переправа была делом нескольких минут.
Сойдя на берег, дон Фернандо раскланялся с дамами, пожал руку дону Хесусу и простился с губернатором, который опять повторил, что всегда к его услугам.
У таможни молодого человека ожидал слуга с лошадьми. Он вскочил в седло и не торопясь поехал домой, перебирая в уме все, что с ним случилось приятного в это радостное утро, которому он с эгоизмом влюбленного не желал бы видеть конца.
В нескольких шагах от дома он был внезапно остановлен толпой пеонов, индейцев, солдат—словом, всех праздношатающихся, которыми полны большие города.
Это сборище людей запрудило улицу во всю ее ширину, немного не доходя до решетки перед Цветочным домом.
Дону Фернандо поневоле пришлось остановиться.
Он привстал в стременах поглядеть, что происходит. Благодаря тому, что с лошади все было прекрасно видно, он понял причину скопления народа, который прибывал с каждой минутой. Всеобщий интерес вызывал индеец-метис с зеленоватыми пятнами по всему телу, которые своим видом изображали тигровую шкуру.
Внезапное воспоминание огненной стрелой мелькнуло в сознании дона Фернандо.
Ему показалось, что он видит этого странного человека не в первый раз, он уже где-то встречался ему, но где, при каких обстоятельствах — этого он припомнить не мог.
Знаком он подозвал к себе Юлиана.
Тот поспешно подошел.
— Ты знаешь этого человека? — спросил дон Фернандо.
— Какого, ваше сиятельство? — почтительно спросил паж.
— Того, кто разглагольствует среди толпы народа, безобразного индейца, размалеванного, словно дикий зверь.
— О, ваше сиятельство! Он хорошо известен. Это Каскабель!
— Что это за имя?
— Так зовут или, вернее, прозвали этого человека.
— Каскабель ведь, кажется, значит «гремучая змея»?
— Так точно, ваше сиятельство.
— Почему же он получил такое прозвище?
— Он заклинатель змей и имеет дело преимущественно с гремучими змеями, потому…
— И назван по имени своего самого грозного актера?
— Именно.
— Понимаю. Слушай, когда мы доберемся до дома, ты позовешь этого факира во двор. Он искусен?
— Чудеса делает — страшно глядеть!
— Тем лучше, я не прочь лично удостовериться в его искусстве. Ты понял меня?
— Так точно, ваше сиятельство.
Не без ропота толпа расступилась перед лошадьми; граф и его провожатые проехали осторожно, чтобы никого не задеть, и дон Фернандо попал наконец к себе домой.
Он сошел с лошади и приказал Мигелю, который выбежал к нему навстречу, поставить стулья на веранде, потом быстро направился в свои комнаты и переменил великолепный костюм на менее пышный, но изящного покроя и отличного вкуса.
Он еще не успел переодеться, как вошел Юлиан и доложил, что приказание его сиятельства исполнено и Каскабель ждет во дворе его распоряжений.
Вскоре дон Фернандо появился на веранде и сел, окруженный своими слугами.
В течение двух-трех минут глаза молодого человека внимательно изучали индейца, который, скрестив руки на груди и опустив лицо с бегающими глазами, стоял в десяти шагах от веранды возле своего худого и ободранного мула, навьюченного разнообразными корзинами необычной формы.
Вероятно, дону Фернандо пришла в голову какая-то мысль, потому что он внезапно улыбнулся и знаком подозвал к себе индейца.
Безобразный заклинатель змей подошел и неловко поклонился, вертя в грязных руках служивший ему головным убором уродливый обрывок чего-то, что некогда могло быть шляпой.
— Кто ты, негодяй? — спросил граф.
— С вашего позволения, сиятельный граф, я — бедный индеец.
— Я не о том спрашиваю, это и так видно.
— Я честный человек, ваше сиятельство, и хорошо известен…
— В Сеуте и других подобных местах?.. — резко перебил его граф.
— Ваше сиятельство, — заискивающе возразил индеец, — свет так зол! У кого из нас нет врагов? Можно попасть на галеры его католического величества короля Филиппа Четвертого и все-таки не быть ни вором, ни убийцей.
Дон Фернандо не имел понятия об истории этого человека. Он упомянул о Сеуте наугад, по одному его виду висельника. При неожиданной удаче, которой совершенно не ожидал, он невольно заинтересовался и принял решение продолжать этот странный допрос.
— Кроме воровства и убийства есть проступки, заслуживающие примерного наказания.
— Раб не волен в своих действиях, ваше сиятельство, он обязан повиноваться господину.
— Только в известных пределах, — строго сказал граф, — и господин, не опозорив себя, не может доводить своей власти до того, чтобы приказывать…
— Похищение! Да, вот моя вина! Но что мог сделать я — ничтожный, презренный раб? Сам господин мой был орудием человека, власть которого не знала границ… Девушка была похищена, это правда…
— Вместе с матерью, — глухим голосом перебил дон Фернандо.
Индеец в ужасе поднял голову.
— А! Вы все знаете, ваше сиятельство! — вскричал он задыхающимся голосом.
— И еще многое другое. Что сталось с этими двумя женщинами?
Индеец опустил голову и ничего не ответил.
— Будешь ты говорить, презренный?
— Я не знаю, — нерешительно сказал Каскабель. — Тотчас после похищения я был арестован и перевезен в Сеуту…
— Откуда ты сбежал!
— Нет, ваше сиятельство; некий пожелавший остаться неизвестным доброжелатель снабдил меня средствами, чтобы я мог перебраться в Америку, когда после двух лет мук и страданий губернатор Сеуты велел однажды привести меня к себе и объявил, что я волен дать себя повесить, где хочу.
— И ты не знаешь имени великодушного человека, который выручил тебя?
— Я всегда думал, что это мой прежний господин; быть может, он женился на девушке, которую я помог ему похитить, и потому, больше не опасаясь, что я кому-то что-либо открою, наконец сжалился надо мной.
— Это возможно, хотя и не очень вероятно. Как звали твоего господина?
— Имени его я никогда не знал, ваше сиятельство… впрочем, вам оно наверняка хорошо известно.
— Я хочу удостовериться, что ты не лжешь.
— Ваше сиятельство, с тех пор прошло уже двадцать лет, своим примерным поведением я старался загладить ошибки молодости и забыть о них; память у меня плохая, ум слабеет, я ничего не помню,
