— Хорошо сказано!
Ильич привел их на место и проинструктировал, где и как им копать.
— Ничего, — ковырнул он лопатой землю, — еще не прихватило... Хотя все равно с глиной намаетесь. Так что отдохнуть ко мне милости просим... небось, захватили с собой — для сугреву?
За работу они взялись довольно резво, однако вскоре поняли, что смотритель был прав: кладбищенская глина оказалась тверда как камень и с трудом подчинялась даже лому. Провозившись с перекурами часа четыре, неопытные копцы действительно умаялись.
— Хорош! — объявил, наконец, Козлов. Пошли обедать.
Они побросали инструмент в недорытую яму и побрели по собственным следам назад в «Зал прощания». Козлов с Твердовым дорогой толковали о каких-то делах, а любопытный Барабулькин озирался. Могильные холмики были покрыты свежим снегом, и казалось, что это и есть сами покойники, лежащие под общим белым одеялом. Вороны, обычный гарнизон любого российского кладбища, сидели на безлистых деревьях и молча без интереса наблюдали за мужиками: они понимали, что поживы от могильщиков не будет.
В 'Зале прощания' было жарко натоплено, К Ильичу из городка пришли две собаки и лежали у печки, воняя псиной. Увидев мужиков, смотритель обрадовался.
— Молодцы, робяты! -- похвалил он. — Полдня уже, а они тверезые... Давеча одни копали — так все к обеду и полегли в могиле.
Козлову, как старшему в их бригаде, на заводе выделили со склада ЛВЖ литр технического спирта; кроме того, каждый из копцов принес из дома по увесистому «тормозку» со снедью. Обед получился обильный — угощали не только Ильича, но и собак. Спирт, как ему и положено, ударил в головы не сразу, а с запозданием, исподтишка, так что к концу трапезы «тверезых» среди них уже не было. Старик Ильич, захмелев, развеселился и молол всякую чушь.
— Я, — болтал он, — тута, как Ильич в мавзолее... мумия! Меня смерть не берет, как я есть ее прислужник
Дворняги, налопавшись объедков, заснули друг на друге, словно пьяные. Ильич тоже начал задремывать. Козлов вздохнул и скомандовал «подъем»: хочешь не хочешь, а работу надо было заканчивать. Вернувшись на место, они поняли, что могилу придется докапывать вдвоем: молодой Барабулькин, как оказалось, совершенно окосел и к делу стал непригоден. Тем не менее к сумеркам могила была готова. Козлов подровнял стенки и по лестнице вылез из ямы. Появился проспавшийся Ильич. Он поглядел вниз и похвалил:
— Молодцы, дотемна спроворили.
Смотритель взял инструменты, а Козлов
с Твердовым подхватили под руки бессмысленно улыбавшегося Барабулькина. Расставались с Ильичом у сторожки; довольный старик пожимал мужикам руки:
— Прощевайте, робяты. Случай чего, заходите...
Козлов, усмехнувшись, возразил:
— Кто же к тебе сюда придет без нужды...
Старик согласился:
— И то верно — никто... окромя энтих, он кивнул на собак — Ладно, ступайте с Богом, только свово не потеряйте. Не то замерзнет и обратно сюды... хе-хе... по нужде.
Разумеется, Козлов с Твердовым Барабулькина не бросили. Его, измазанного в снегу и кладбищенской глине, доставили домой, завели на этаж и прислонили к квартирному косяку. Потом они позвонили в дверь и... быстро выбежали на улицу, чтобы не объясняться с барабулькинской женой. Там, на улице, мужики рассмеялись сами себе — тому, как дали стрекача, словно пацаны.
На другой день были похороны. Барабулькина не пустила жена, а может быть, он просто не явился с похмелья. Козлову с Твердовым предстояло нести гроб; к ним присоединились еще Титов и Лопанов. Хоронили Варвару Нефедову, мамашу Александра Палыча, их начальника участка. Нести ее было одно удовольствие, Потому что она пйчти ничего не весила. Гроб с покойницей выставили перед домом на табуретки и немного около него потолклись. Потом его занесли вместе с венками в кузов грузовика и повезли в церковь на отпевание. Желающие тоже поехали следом в заводском автобусе. Перед церковью процедура повторилась в обратном порядке: гроб со стуком вытянули из кузова и на плечах понесли в храм. Покойница от этих манипуляций покачивала головой, будто сетовала на лишнее беспокойство. Одна старушка в публике даже сказала другой:
— Знать, не хочет Варвара в церковь...
И та согласилась:
— Угу... Как была кумунисткой, так и осталась.
Мужики внутрь не пошли, а остались курить за церковной оградой.
— Теперь надолго... — сказал задумчиво Твердов.
— Да уж... — согласился Козлов. — Покурим — пойдем греться.
— Раньше по-другому хоронили: прямым ходом.
— Зато с оркестром... — Козлов усмехнулся.
Действительно, в прошлые времена хоронили у нас с оркестром. Что ни неделя, с разных направлений ветер доносил скорбные нестройные завывания труб и глухое буханье переносного барабана. Музыканты порой «выходили на жмура» такими пьяными, что спотыкались не только в мелодиях, но и просто ногами. Но то было раньше...
Что ж, хоть и без оркестра, но старуху Нефедову похоронили по-людски. Александр Палыч остался доволен. Перед тем как поставили и заколотили крышку, он долго всматривался в серое лицо мертвой матери и что-то поправлял у нее в гробу. Конечно, в продолжение тягостной процедуры все провожатые порядком замерзли, однако вернуться в автобус не решались из приличия. Впрочем, это ничего: с кладбища их повезли в заводскую столовую на поминки, и там они отогрелись.
Больница (3)
- Мишка!
- ...?
— Заболел!
Кобелек подумал и лег на бок, косясь на колбасу в Маринкиной руке.
— Мишка!.. Летальный!
Он закрыл глаза, хотя хвост его продолжал постукивать по полу.
— Ай да молодец!.. А еще что он умеет?
Маринка засмеялась:
— Мишка!.. Эйбель идет!
Пес заскулил и полез под стул.
— Ну прямо цирк!
Конечно же, Маринка обманывала. Эйбель сегодня в отделении отсутствовал, потому что день этот был воскресный.
Накануне ночью разыгралась непогода. Встряхивая ветхий барак, ветер налетал, ускорял бой капель по жестяному подоконнику. Ближняя осина кренилась и скреблась, скреблась в окно, будто просилась в палату... Потом дождь сменился метелью, которая, стихнув, перешла в густой снегопад. Утром все звуки в отделении звучали глуше обычного, словно бы его простегали снаружи ватой.
Выглянув в окно, Сергеев увидел, что пришла зима.
Сдавая смену, Алевтина озабоченно щупала батареи:
— Не подвел бы Емельяныч...
Но Емельяныч не подвел. В окно было видно, как густо, бойко дымила больничная кочегарка, полуврытая в землю наподобие дота. Истопник Емельяныч только изредка показывался на поверхности —
