Хорт нашел слова, чтобы успокоить своих людей, которые еще совсем недавно были обычными бедными крестьянами. Больше всего их успокоило обещание не убивать монаха. Да и зачем его убивать? Их шестеро, все с крепкими дубинами, чего им стоит просто забрать кошель, полный золота. Золота… Это волшебное слово приятно ласкало души, скоро оно будет у них в руках. И пусть львиная доля добычи достанется атаману, каждому все равно положена честная доля.
Ничего не подозревающий церковник так расслабленно шел по тропе, что-то бормоча себе под нос, что даже не заметил выскочивших на дорогу бандитов. И для чего прятались? Стояли бы на дороге – монах был настолько увлечен руганью в сторону трактирщика, что заметил бы их, только упершись носом кому- нибудь из них в грудь.
– Далече ли идешь? – Хорт в своей излюбленной манере покачивался с ноги на ногу, уперев толстый конец массивной дубины прямо перед собой.
– Не твое дело, деревенщина! – огрызнулся монах. Лакир замер, ой зря церковник так ответил Хорту, да еще подобным тоном.
– Как ты меня назвал?! – Лицо атамана пошло красными пятнами.
– Дай пройти, не стой на пути носящего рясу, – пошел на попятную монах, видимо изрядно струхнув, поскольку заметил реакцию главаря на его выкрик.
– Повтори. Что. Ты. Сказал. – Слова с уст Хорта падали, как тяжелые камни.
– Отойди. А то прокляну! – гордо выпрямившись, пообещал служитель.
На Хорта это обещание не произвело ни малейшего впечатления. А вот остальные грабители в страхе отшатнулись.
– Меня? – Хорт хищно усмехнулся. – Проклинай. Кошель свой кинь на дорогу и проклинай, а потом иди своей дорогой. Живым и здоровым иди.
– Кошель?!! – аж фальцетом закричал монах. Видимо, он только сейчас осознал, что его обступила группа здоровых мужиков с дрынами в руках. – Не отдам! Не сметь! Ироды! Прокля-а-ану-у-у!
От этого «прокля-а-ану-у-у» Лакиру стало так дурно, что он, дабы этого не слышать, с испуга саданул дубиной служителю по затылку. Тот упал, обливаясь кровью, но еще дышал и пытался что-то шептать. А Лакир все бил и бил, не глядя, куда попадает. Его атака как сорвала плотину, остальные тоже кинулись колотить жирного монаха, обозвавшего их деревенщиной и обещавшего проклясть. И только Хорт стоял в стороне и улыбался. Теперь с юнцами, которые только что до смерти забили церковника, можно было заняться более серьезными делами. Теперь все повязаны кровью, причем кровью монаха, и никому из его шайки отныне не было пути назад.
А потом, когда разум прояснился, Лакир истошно закричал. Он понял, что совершил великий грех и не будет ему прощения под небесами…
Свирана мерила шагами атриум. От не проходящего несколько часов внутреннего напряжения ее пальцы мелко подрагивали. Вот уже почти три часа назад ее муж отъехал в город. «Ну когда же!» Когда она увидит того, ради кого презрела супружеские узы?! Всех слуг и рабов она давно выпроводила из дома. Теперь ей оставалось только ждать. Юминис – это имя, даже просто мелькнув в мыслях, заставляло трепетать ее тело. Юминис, такой сильный, такой красивый, такой нежный, такой страстный. Юминис, так откровенно в нее влюбленный, готовый целовать пальцы ее ног все дни напролет. Юминис – раб ее мужа.
Вот уже неделя как она каждый день находит предлог, чтобы отправить мужа куда подальше от дома. Лжет, придумывает и постоянно клянет своего мужа. Мужа, которого даже в мыслях иначе как «толстая свинья» она не называла уже больше трех лет – с самой свадьбы. Когда по велению родителей ее, такую молодую, такую красивую, отдали в лапы этому борову. Да – богатому, да – влиятельному, но такому противному и мерзкому. Юминис, ну почему он раб! Вот кто достоин носить звание патриция! А не ее муж! Юминис, пусть раб, пусть, зато он рядом с ней. Да, она совершает грех, но ей все равно, она любит и любима, и ей плевать! Пока кто-нибудь не узнал об этой порочащей связи. Но Свирана умна, никто не заподозрит.
Бесшумно отворилась входная дверь. Дыхание юной девы перехватило. Да! Юминис. Он. Любимый. Она кинулась в его объятия, покрывая лицо раба страстными поцелуями. Тот пытался что-то говорить, но ее ладонь повелительно легла на его уста. Юминис… Ах, его руки, они волшебны. Его губы, они полны страсти и желания. Юминис, я вся твоя.
Когда в первую ночь после свадебных торжеств муж первый раз взял ее на супружеском ложе, она не чувствовала ничего, кроме отвращения. И за все годы не могла понять, почему женщины так любят плотские утехи. Это же противно! И так было, пока неделю назад не появился он. Юминис… С первого взгляда на юношу она потеряла голову. Стоило ему пройти рядом, как необъяснимый телесный трепет наполнял ее всю, и приятная тягучая тяжесть наливалась внизу живота. И когда она решилась… О-о-о-о-о!!! Она поняла! Поняла, что такое блаженство! Юминис… Она готова была убежать с ним на край света, но понимала – их поймают. Его казнят, а она будет опозорена навсегда. Юминис… Да! Его поцелуи оставляли на ее коже обжигающие следы наслаждения. Его руки… Ах-х-х, его руки!
О Валийя, богиня любви, спасибо тебе! Свирана была счастлива. Пусть всего несколько часов в день, но это счастье было полным. И только редкие мысли о муже не давали этому чувству стать абсолютным и всепоглощающим. Юминис… Нет, не так быстро. Юминис… Да. Да, да… О Валийя! Моя богиня. Я принесу тебе в жертву одну из своих рабынь. Валийя! Спасибо тебе за счастье…
Солнце клонилось на закат. Завернувшись в простыню, Свирана горько плакала. Тихо, почти бесшумно, так искренне. Муж, будь он проклят навеки. Он собирался продать Юминиса! Ее Юминиса! Продать… Все боги, за что ей это горе, разве мало вы меня наказали этим браком! За что?!! Одна мысль, что она больше не увидит его, была настолько болезненна, что лучше бы ее резали на лоскуты, нежели ЭТО! Муж… Центр и причина всех ее бед и страданий.
В приоткрытые ставни донесся грохот деревянных колес по брусчатке. Рабы быстро доделывали свои дела, ибо если приехавший хозяин заметит что-то недоделанное, то жди беды. Харисис возвращался из столицы в свое имение. Он только что заключил выгодную сделку и был рад. Радовался и не знал, что в этот самый момент юная женская рука легла на рукоять кинжала…
Глава 3
Бедный, бедный Свериус. Я целый год бродил по дорогам Аркаха, а он все рубит и рубит. Невдомек ему, что, как только он разрубает на дрова один табурет, в куче сразу материализуется новый. Может, мне его в Сизифа переименовать, вон как мается, бедняжка. Потрудился я знатно, с чувством, с толком, с расстановкой. Души хоть и не покупал, но «карму» очень многих отяжелил изрядно. Причем я всегда оставлял выбор людям. Никого не заставлял, не приказывал, не сводил с ума. Просто создавал условия, а люди сами (!), сами очерняли свои души грехом. За этот год я стал намного лучше понимать Парагриса. Люди, почти половина их, такие скоты… Их даже толкать не надо, сами готовы упасть – им нужен только повод. А многие даже у меня вызывали приступ тошноты, обезьяны и те больше человеки, чем некоторые представители вида хомо.
Впечатлений и поводов подумать за этот год накопилось великое множество. Первая моя мысль, что на Принцисе сейчас стоят темные века, если проследить аналогию с земной историей, была верна. В общем, люди жили так, как на моей бывшей родине жили примерно в седьмом веке нашей эры. Грязь, разруха, технологический упадок. Даже в республике уже забыли почти все достижения павшей империи. Рухни сейчас акведук, который снабжает водой Винисис, у местных просто не хватит знаний его восстановить! И так во всем.
Изначально в политической игре я думал делать ставку на Винилюдс. Но после того как «вживую» посмотрел на то, что там творится, передумал. Основное, что отвернуло меня от республики, – там узаконено рабство. Нет, я не страдаю излишней добротой, иначе меня бы тут не было. Причина моего отторжения рабства лежала в иной плоскости. И не в экономической, и даже не в социальной. Раб – это вещь, он не считается человеком, хозяин волен делать с ним, что пожелает. Это всем известно. Но есть
