Шара, как чума расползающиеся по Вселенной, вполне могут захватить Землю. И тут начнется невообразимое. Я бывал на Темных Планетах, захваченных Братьями. Как-нибудь потом расскажу об этом, но уверяю, что лучше смерть, чем это.
— Как это будет выглядеть?
— Захват? «Изумрудный странник» запустил механизм изменения матрицы пространства в точке за орбитой Плутона.
Через пятьдесят лет после этого, то есть у нас еще есть пятнадцать лет, туннель сформируется, и сюда нагрянут орды дикарей. Дикарей, вооруженных самым совершенным оружием.
— Что же делать?
— 'Изумрудный странник' держит сейчас путь на базу, которая находится в тридцати шести световых годах от нас. О его находке и установлении канала там ничего не знают, поскольку разведчик прибудет с такой же скоростью, как и сообщение, а посылать открытым текстом сведения об установлении нового канала из боязни перехвата их противником никто не будет. То есть «Странник» свалится им как снег на голову с сообщением о новой планете, которую стоит прибрать под свое черное крыло В тот же день, через восемь часов, по туннелю оно уйдет в главную систему Братьев Силы И тогда нам конец.
— Получается, что выхода нет?
— Есть. Мы должны уничтожить и базу, и «Изумрудного странника» еще до того момента, как информация уйдет на их главный плацдарм. И уничтожить все данные по вояжу разведчика.
— Тогда мы избавимся от Братьев до той поры, пока к нам случайно не забредет их новый разведчик?
— Нет, не избавимся. Сформировавшаяся новая точка выхода канала отлично фиксируется эфиросканирующей аппаратурой Чужаков. Но эфирные волны тоже распространяются со скоростью света. Волна дойдет до ближайшей базы Братьев через полсотни лет А они нам ох как нужны, эти пятьдесят лет1
— Мы сможем уничтожить их базу?
— Должны Иначе.. В общем, надеюсь на вашу помощь.
— Я тоже надеюсь, что вы позволите мне поучаствовать в этом деле. Оно как раз по мне…
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
АСГАРД. 24 МАРТА 2138 ГОДА
Когда слишком долго ждешь какого-то важного события, начинает казаться, что оно не наступит никогда Текут недели, месяцы, ожидание становится привычкой, вечной занозой в твоем сердце. И уже не веришь, что это когда-нибудь кончится, — ожидание превращается в часть твоего существа и в чем-то меняет тебя Но вот приближается назначенный час, и в тебе начинает что-то оживать, шевелиться. Остаются дни, потом часы И наконец прорывается призрачная преграда, и происходит нечто значительное — будущее вдруг становится настоящим. И конечно, оно выглядит совершенно не так, как грезилось Моментально исчезают тягучие, липкие сомнения. Наступает пора действовать, пора, когда на деле предстоит убедиться, на что ты способен, а на сомнения, терзания и неуверенность времени уже не остается
Долгая холодная сибирская зима подходила к концу. Морозы с неохотой отступали, время от времени пытаясь совершить невозможное, обосновавшись в нашем полушарии чуть ли не навсегда, но их песенка была спета. Все чаще из-за туч выглядывало солнце, которого, правда, отсюда было не видно. Сугробы таяли, но пока еще держались и лежали почерневшими, твердыми глыбами. Как всегда, в Асгарде стоял полный штиль, периодически сменявшийся резкими ударами ветра. Помню, как это явление удивило меня при первом моем визите в ТЭФ-зону. Явление это действительно необычное, до сих пор никто не может объяснить, почему так происходит и какой природный механизм здесь запущен после ТЭФ-катастрофы. Но к этому я давно привык. А привычные тайны постепенно перестают волновать и будоражить воображение. Уж чего-чего, а неразгаданных тайн в зоне, окружающей Асгард, предостаточно.
Над городом привычно мерцало фиолетовое небо. Первое время это мерцание давило на сознание, от него болела голова, но сейчас, похоже, я начинал забывать, что небу положено быть голубым, в крайнем случае серым, затянутым тучами.
Можно было воспользоваться подземными коммуникационными средствами — земля здесь, как голландский сыр, изъедена туннелями, в которых по магнитным полотнам скользили пассажирские капсулы. Но я решил пройтись пешком, хотя путь предстоял не особенно близкий — от жилых корпусов до бастиона, где обосновался Чаев, около пяти километров,
Я шел неторопливо, полной грудью вдыхая холодный воздух. Мне хотелось запечатлеть в памяти последние часы в Асгарде, очертания его зданий, цвета, запахи. Я не знал, удастся ли мне вернуться обратно, а город этот стал для меня родным. Здесь не было изысканных архитектурных сооружений, соборов, крепостей, но при всей своей кажущейся унылости он обладал притягательностью и внутренним достоинством. Я любил этот город, которого нет на картах и о котором не известно никому из людей во внешнем мире, за исключением нескольких человек в руководстве Евразийской Федерации, которым довелось ознакомиться с моим отчетом.
В парке на синих елях лежал снег, от тяжести которого гнулись ветви. Я взял комок в ладонь, потер щеки. Все, прочь грустные мысли и переживания. Приближается время встречи. Надо спешить.
Совещание проходило в «каморке у вулкана» — так прозвали зал, где Чаев проводил совещания, когда хотел создать непринужденную обстановку. На стенах висели объемные динамические изображения вулкана Везувий в момент его извержения в 2056 году. Из мебели в помещении имелись низкий круглый хрустальный стол со сложным орнаментом и подвижной подсветкой изнутри и несколько кресел-пузырей. Все уже собрались. Я пришел последним, по старой оперативной привычке пересекая порог минута в минуту в назначенное время.
Беззаботно развалившийся в кресле, Чаев дымил длинной вонючей сигарой, и дым от нее тек в коробочку воздухоочистителя, стоящую на столе. Лика, как всегда, ослепительная, единственная, очаровательная, устроилась по соседству с начальником, забравшись с ногами в кресло, взгляд у нее был отрешенный. Герт Линд и Уолтер Рок сидели рядом, привычно зубоскаля, что являлось их любимым занятием. Герт — наш командир в этой операции, белобрысый высокий норвежец из Тронхейма, врач- экзотерапевт класса «экстра», таких, кстати, на Земле всего четверо. Правда, в Асгарде у него проявились способности не столько врача, сколько специалиста по боевым операциям. Этот вояка от Бога умел действовать быстро и точно, принимая единственно правильные решения. Он был моим инструктором во время прохождения подготовки. Длительное общение было утомительно из-за его едкой иронии, насмешек, переходящих иногда в нарочитый цинизм. Герт любил почесать языком, для чего нельзя было найти лучшего партнера, чем тонкий в кости, с гладкой прической и пышными усами Уолтер Рок — в прошлом властитель женских душ в туманном Альбионе.
У невысокого, похожего по сложению на ребенка Одзуки Есихиро — бывшего учителя из Киото — вид был грустный и задумчивый, он катал в руке три китайских железных шарика, и казалось, что мысли его витают где-то очень далеко. Рекс Маклин — широкоплечий, здоровенный, чем-то похожий на орангутанга негр из Черных Штатов, на толстых губах которого навсегда застыла жизнерадостная улыбка, что-то усердно чертил в своем блокноте. Можно было подумать, что он занят важным делом и излагает на бумаге какие-то серьезные соображения по сути обсуждаемых проблем, но это не так. Его блокноты усеяны десятками, сотнями рожиц — красивыми, безобразными, карикатурными, босховскими. Кстати, по прошлой профессии Маклин мой коллега — полицейский, притом очень неплохой.
Бородатый Мечислав Ковальский, в предыдущей жизни физиолог из Вроцлава, был самым угрюмым и собранным человеком из всех собравшихся. Он постоянно над чем-то экспериментировал в лабораториях Асгарда. Каждая минута у него была распределена. Его отличали немецкая пунктуальность, настойчивость в достижении цели, но вообще-то он был замкнут и сторонился общества. И все же время от времени шляхетская натура давала о себе знать и требовала развлечений — и тогда хоть запирай ворота. Сейчас он медитировал, уставившись в пейзаж на стене.
Широкоплечий? среднего роста красавчик Антон Сваргин — мой бывший инструктор по работе с компьютерами, механизмами (кстати, равных в этом деле в Асгарде ему не было) — сидел, скромно положив руки на колени. Я испытывал к нему самую искреннюю симпатию. Скромный, вдумчивый, он никогда не мозолил глаза и умудрялся всегда оказываться под рукой, когда в нем возникала необходимость. Еще мне
