Волны, долбящие утес, теперь били по нему с силой бронебойных снарядов, и непонятно было, как он еще не рухнул в океан и не рассыпался на мелкие кусочки. А я будто врастал в каменистую бесплодную землю, подобно русскому богатырю, бьющемуся со Змеем Горынычем, и понимал, что не должен сходить с места.
Буря все нарастала. И теперь она походила не на обычную бурю — это бушевала катастрофа уже космического размаха. Казалось, еще немного, и ветер сдернет мясо с моего скелета. Еще одна изогнутая в головоломном зигзаге молния — и опять на пару метров ближе предыдущей. Следующая — еще ближе. Потом обрушился шквал огня. Еще немного — и он ударит по мне, испепелит в прах, который дьявольский ветер в мгновение ока развеет по всей планете… Однако вскоре я заметил, что молнии лупят вокруг меня, не пересекая границу некоего круга радиусом метров десять, центром которого оказался я сам. Какая-то сила сопротивления поднималась из глубин моего существа, как в схватке с псами — «убийцами». Я участвовал в поединке — теперь это стало ясно. И невероятным было то, что я еще держался, — этого просто не могло быть, я ведь всего-навсего муравей, стоящий на пути слона. Но все-таки я держался, хотя и знал, что близок к пределу, скоро я рухну — и вот тогда все. Тогда — смерть, тоскливый мрак перехода, загадочное путешествие в неизвестность. А может, душа не отделится от тела, не унесется ввысь, а на тысячелетия останется в этом Богом проклятом месте, во власти этого свирепого урагана, который являлся для меня сейчас средоточием всей мировой злобы и ненависти.
С невообразимым, пробравшим организм до последней клетки грохотом обрушилось небо, и восстали океанские пучины, и пространство скомкалось, как листок папиросной бумаги, срываясь прямо в ад… А потом все кончилось. Мелькнула тень, крыло птицы, рядом прошел НЕКТО, а я опять не смог рассмотреть его лицо…
Прояснилось. Я стоял все на том же месте, в небе светились незнакомые созвездия, мягко шелестели волны. Я не мог утверждать, что одолел противника. Скорее бился с ним только я, а он был всего лишь слоном, едва не раздавившим муравья и вряд ли заметившим его. И в нем нет злобы и ненависти, а есть лишь вселенское, холодное и недоступное, как у сияющих надо мной звезд, равнодушие.
Светлело с каждой секундой, на горизонте появился краешек оранжевого солнца, оно выбиралось из бескрайних вод океана, чтобы разогнать смуту и тьму, которые, как только что казалось, должны были безраздельно и навсегда овладеть этим миром. Минута-другая — и вот солнце уже в зените. Там оно и замерло, согревая промозглую, просоленную холодными океанскими брызгами землю, изгоняя мороз из моих костей, наполняя меня желанием жить. Я вырвался из плена, сбросил оковы.
Вдали мелькнул силуэт гигантской птицы. Она летела прочь, а я никак не мог уловить, какая она и действительно ли я вижу ее, или это лишь игра моего воображения…
Ни утеса, ни океана, ни солнца, застывшего в зените. Я стоял в пещере. Все пялились на меня, будто я вернулся с того света. Впрочем, похоже, так оно и было.
— Что со мной было? — спросил я.
— Мы это у тебя хотели узнать. — Маклин нервно усмехнулся.
— Не знаю. На миг все исчезло — и вот я тут.
В этот момент я нарушил одно из основных правил Асгарда — при выполнении сложного задания всем, что тебе известно, ты должен поделиться с Кругом, ибо даже малейшая деталь, кажущаяся второстепенной, в определенный момент может решить все. То, что не понял ты, могут понять другие Те проблемы, которые ты не можешь решить, решат другие. То, что ты не разглядел, увидят другие… Все это так, но не в данном случае. Все, что произошло со мной на том берегу, касалось меня одного. И никто, кроме меня, ничего не поймет… Правда, я и сам ничего не мог понять, но где-то вдали забрезжил свет, появилась надежда наконец ухватить истину за хвост и вытянуть ее на свет Божий.
— Ты исчез, — сказал Герт. — Эта пакость слопала тебя так быстро, что никто и глазом не моргнул. Видя, как ты бросился ей навстречу, мы решили, что ты рехнулся и решил голыми руками остановить лавину.
— Подумали, что тебе надоела эта кутерьма и ты решил добровольно уйти из жизни, — поддакнул Маклин
— Тебя не было пять секунд.
— Пять секунд… — усмехнулся я.
— Пять-семь секунд. Эта дрянь убралась вместе с тобой, — сказал Герт.
— Мы решили, что именно тебя она и искала, — кивнул Маклин. — Честно говоря, не надеялись снова увидеться с тобой.
— А Одзуки? — спросил я, зная, что он погиб, и все равно рассчитывая на чудо.
— Одзуки погиб, — вздохнул Маклин.
— Вот эта сволочь его слопала. — Антон пнул ногой кусок базальта.
Когда уходят друзья — это тяжело. Вдвойне тяжелей, когда уходит твой товарищ по Кругу.
— Мне показалось, что в этом булыжнике есть жизнь, — сказал Антон.
— Может, это и не булыжник, — негромко произнес Ковальский, у которого из щеки текла кровь и был выбит передний зуб — наткнулся на что-то во время «пляски смерти». — Кто знает, не форма ли это неизвестной нам жизни, от которой мы и скрывались все эти дни. Кремний, органические соединения.
— Каменный гость, — усмехнулся Герт, который любил русскую классику.
— Шаги Командора, — кивнул я.
— Это надо проверить, — сказал Маклин. — Я один ничего не чувствую. Круг?
— Круг, — согласился Герт. — Надо разузнать все.
Мы взялись за руки. Пять человек. Крут потерял уже двоих, но все еще продолжал оставаться достаточно сильным. Нас накрыл энергетический «плащ»…
Ничего. Никаких сведений. Все каналы закрыты наглухо. Будто какая-то невероятная сила поставила плотину на пути информации. Единственное, что мы сумели узнать, — перед нами самый заурядный кусок скалы без намека на сложность строения и многоярусные энергоинформационные обмены, характерные для живой материи. Что же сталось с телом Одзуки — на это не было и малейшего намека.
— Не знаю, — пожал плечами Антон — Ведь эта зараза только что двигалась. Она охотилась. Она сожрала Одзуки. Она была живая.
— Камень, падающий с горы, тоже может убить, но виноват в этом не он, а ньютоновский закон всемирного тяготения, — возразил я.
— Закон Ньютона. А еще тот, кто его столкнул. А еще линии судьбы, — кивнул Маклин.
— Да, и линии судьбы.
«Этот поганый каменюка, конечно, ни при чем», — думал я. — «Осьминог», или этот, как его… Казагассс — это он вытворял такие штучки с неодушевленной материей. Была ли это разумная сила, или нет, имели ли мы здесь столкновение с законом природы, потоком животворного эфира — неважно. А важно… В этот миг в голове у меня сложилась ясная мысль.
— Где-то должен находиться источник этой силы, повелевающей булыжниками и еще черт знает чем, — произнес я негромко. — Должен быть точечный источник с определенными координатами. Я ощущаю это, но не могу пока определить, где он находится.
— Когда сможешь? — спросил Антон.
— Не знаю.
— Что будем делать дальше? — спросил Герт.
— Казагассс ушел… — затрещали, как цикады, цитиане.
— Мы не видим его…
— Он не вернется…
— Вернется, — вздохнул я. — В любую минуту. Поэтому надо спешить.
ШАНЬ-ТЯНЬ. 29 МАРТА 2138 ГОДА
То, что среди хаотичного исполинского нагромождения скал скрывается проход в лабиринт, рагниты прошляпили. Цитиане говорили правду — рагниты не любят горы и пещеры, они даже не пытались исследовать лабиринт и окрестности форта. Не знаю, какие у них мысли водятся в голове, но, по-моему, они просто не могли себе представить, что к ним можно подлезть таким образом.
В принципе, внешние оборонительные полосы форта рагнитам были ни к чему. Террористам все равно не пробраться через ТЭФ-барьер со скользящей частотой — пока в Галактике неизвестна аппаратура,
