тростника. Такую дудочку торки, печенеги и половцы называют – курай.
Берест поднял дудочку и при свете свечи рассмотрел ее. Также Ярослав и Эйрик склонились к нему ближе – хотели посмотреть, что же там выронил хан.
– Вот славно! – сказал тиун. – Команы нам сыграют. Отдай им дудку.
Берест протянул курай половцу с опаленным подбородком, но тот даже не пошевелился.
– Играй! – придвинулся к хану Ярослав. Половец вздрогнул, зажмурил глаза, но играть не стал. Тогда сказал Берест:
– Я сыграю…
Он поднес дудочку к губам и четырежды подул в нее, каждый раз зажимая пальцами разные отверстия. Он пробовал не столько дудку, сколько пальцы. Но вот глаза игреца просияли – пальцы его работали хорошо. Ярослав Стражник, услышав медленные звуки курая, поставил свечу в подсвечник на стене, а сам сел в углу на скамейку.
Половцы были по-прежнему недвижны.
Тогда опустился Берест на земляной пол, локти свои упер в колени и заиграл. Начал тихо и с грустью, начал о себе. Но, видно, игра его была из сердца, потому что Эйрик понял, о чем думал игрец. И сказал вису:
Половцы обратились в слух. Прижались к стенам, боялись прозвенеть цепью, не хотели мешать музыке. Может, не листками, а ветрами себя мыслили. И, заслушавшись родным кураем, дерзнули памятью вырваться в степь. Бесплотные, они унеслись к берегам Донца.
А искусник Берест заиграл оживленнее, с надеждой. Но рядом с надеждой, как часто бывает, зазвучала тревога. Эйрик сказал:
Потом заиграл Берест высоко и жалостно. Чудно заиграл! Снял игрец обручи-запястья, размял неокрепшие пальцы. Подобрал широкие рукава, откинул со лба волосы. И поднялся высоко в песне-жалобе, малиновую жалобу излил с небес. Прослезились половцы, спрятали лица. Эйрик сказал:
Кончив играть, Берест вернул курай половцу. Хан принял дудочку с поклоном, спрятал ее под рубахой и покосился на тиуна.
– Вот и весь суд! – сказал Ярослав. – Твоя игра смутила меня, Петр. Ты дал мне веселья, ты коснулся души. Зла не осталось…
После этих слов тиун расковал пленников и подарил их игрецу:
– Поступай с ними, как знаешь: хочешь – отпусти, хочешь – продай турку или греку. Но не возись с ними долго, не то в благодарность, языческое племя, всадят тебе в спину нож.
Тут Ярослав Стражник вывел всех во двор, дал Бересту коня, дал половцам крепкого верблюда и дал для охраны двоих всадников. Эйрика же тиун оставил у себя и повел в гридницу продолжать пиршество – искать своей душе нового веселья.
Глава 6
Половцев отпустили в лесной глуши за Выдубичским монастырем, именуемым также Всеволожим. Игрец посоветовал им переждать где-нибудь до темноты и уходить ночами, а еще просил не забывать про маленький курай и про Ярославов добрый суд. Поклонились ему гордые ханы в ноги, руками коснулись земли. Один из них, по имени Атай, – тот, которому тиуи опалил подбородок, сказал:
– Брат! Вспомним тебя, как заиграет курай.
Хан Будук тоже сказал:
– Не воину кланяемся, а игрецу!
На этом расстались. Половцы перебросили между тугих верблюжьих горбов длинный ремень, ухватились за концы ремня, побежали и быстро скрылись за вековыми деревьями.
К вечеру Берест и двое тиуновых всадников вернулись в Киев. Всадники сразу заспешили в Верхний город, к Ярославу. Не хотели терять своего, недосидели за столами. Недоели, недопили. Всю дорогу говорили о пиршестве. Вспоминали поговорку: скамьи теснить – не седла лоснить.
А игрец не спешил за столы. Проехал по Подолию; спешился, постоял на пристани в надежде встретить человека, ведущего свой корабль на север. Но не нашел такого. Зато с севера все прибывали большие груженые ладьи и челны-однодеревки. Места им на воде давно не хватало, поэтому купцы вытаскивали свои суда далеко на берег, на песок. А те, кто не имел в городе дворов, располагались тут же, возле лодок, с чадами и пожитками. Жгли общие костры. Берест видел издалека и скейд Рагнара. Тот стоял на прежнем месте, сплошь облепленный челнами. И возле скейда речку Почайну можно было перейти, не замочив ног,
