странно в соседстве с прочими надписями и значками. Чем ниже мы спускались по сужающейся спирали, тем лучше я мог разглядеть, что происходит внизу. Когда до площадки, на которой стоял стол и сидели люди в белых одеждах, оставалось только три круга, я уже мог слышать их голоса и видеть все в подробности. Картина сделалась еще более знакомой — в центре микрокосма лежал пожелтевший череп, собравшиеся пили из высоких бокалов темно-красное вино, похожее на кровь, а среди собравшихся я узнал, во-первых, самого Генриха, рядом с которым сидела его жена Алиса, во-вторых, Артефия и его ученика Папалиуса, а в-третьих, несколько других членов тайного синклита, разогнанного мною и Годфруа в тот роковой день, когда защитник Гроба Господня скончался в ужасных муках.
— Я буду смотреть здесь, — сказал я Лоцвайбу, останавливаясь около изображенной на стене головы Адама и надписи ADAM CADMO CAPUT IN ARCADIA.note 18 Лоцвайб спустился один, подошел к Генриху и прошептал ему что-то на ухо. Генрих посмотрел на меня и пригласил присоединиться к ним. Я знаком показал, что останусь здесь. Один из сидящих за столом вполголоса читал какой-то латинский текст. Слова хорошо были мне слышны, но смысла текста я никак не мог уловить и, прослушав не менее пяти минут, понял, что это не связный текст, а какая-то полнейшая абракадабра. Я посмотрел вверх, и мне стало не по себе. Я стоял почти на самом дне глубокой воронки, вверху которой было сумрачно, а внизу горели девять факелов, и какие-то темные люди затевали некое сатанинское действо. Тут до сознания моего дошло, что слух чаще всего улавливает в читаемой абракадабре словосочетание lapidum fulgor.note 19 Мне сразу вспомнились слова Нафтале-бен-Елеазара о том, что антипапа Альберт поклоняется какому-то драгоценному камню. В следующий миг я увидел, как сидящие за столом принялись совершать какие-то движения руками — они то будто умывались, причем, с большой тщательностью, то отталкивали кого-то невидимого, а то, напротив — приманивали, то как будто медленно плыли по реке, то словно разминали тесто. Одно упражнение следовало за другим, вдруг пламя факелов стало трепетать, и в следующую минуту я увидел, как мертвая голова медленно поднимается над столом, поворачивается, словно осматривая присутствующих. Я испугался, что она сейчас посмотрит на меня и даст им знак, что я — чужой для них, но череп почему-то совершил оплошность и не посмотрел наверх, так что я оставался вне его поля зрения.
Тут заговорил тот из присутствующих, который читал латинизированную абракадабру:
— Камень веры, Иисус Христос обновленный, печать пророков, дуновение сладчайшее! Вселись духом своим в того из нас, ради которого мы собрались. Камень драгоценный, алмаз всех алмазов, последний из тех, которые приходили, величайший из великих! Вселись духом своим в того из нас, ради которого мы здесь собрались. Камень преткновения, солнце Будды и самая большая звезда Соломонова! Вселись духом своим в того из нас, ради которого мы здесь собрались.
Так он продолжал и продолжал повторять — сначала на разные лады воспевал висящую над столом и непрестанно поворачивающуюся голову давно истлевшего мертвеца, а затем слово в слово твердил, как припев, просьбу о том, чтобы дух этого мертвеца вселился в того, ради которого они здесь собрались. Судя по всему, в Генриха, потому что бывший император вдруг стал приподниматься из-за стола, все больше и больше выпучивая глаза, будто снизу его надували. Это длилось очень долго, не менее пятнадцати минут, и под конец Генрих окончательно встал на ноги, глаза его выпучились так, что казалось, они вот-вот вывалятся из орбит, и даже некоторое свечение тускло-фиолетового цвета не то померещилось мне вокруг всего тела бывшего императора, не то и впрямь образовалось. Вдруг голова Генриха как-то страшно дернулась, изо рта вырвался хрип, он раскинул в разные стороны руки и повалился навзничь, опрокидывая стул, стоящий у него за спиной. Все бросились к нему, забыв про череп, который с громким стуком упал на стол, прокатился немного и замер на одном из лучей красной звезды микрокосма.
— Этого не должно быть! — воскликнул Артефий.
— Неужели умер? — спросил его ученик.
— Проклятье! Что с ним? — взвизгнула Алиса.
— Умер? Не может быть! Как это произошло? Что с ним! — загомонили остальные.
— Нет-нет! — кричал громче всех чтец абракадабры и ходатай за Генриха перед «камнем драгоценным». — С ним просто обморок! Лапидум фульбор не мог убить его, это просто невероятно.
Но остальные, склонившись над телом Генриха, мрачно отвечали ему, что недавний император Священной Римской Империи скончался, ибо сердце его не бьется и дыхание полностью отсутствует. Мне незачем было дольше оставаться здесь. По условию, заключенному между Нафтале-бен-Елеазаром и Генрихом, я был без оружия и при всем желании не мог сейчас совершить возмездие над Артефием за смерть Годфруа. Я стал подниматься вверх по ступенчатой спирали, слыша внизу душераздирающие рыдания Алисы и вопли досады, исторгаемые остальными участниками гнусного сборища.
Глава VIII. СВЯТОЙ ОГОНЬ
— Вы утверждаете, что смерть Генриха действительно произошла оттого, что у него само собой лопнуло сердце? — спросил жонглер Гийом. — Я спрашиваю вас об этом потому, что упорно ходят слухи, будто его отравили.
— Я не могу утверждать это с полной уверенностью, — ответил я. — Возможно, ему подмешали яду, точно так же, как Защитнику Гроба Господня. Но они так неподдельно переживали его внезапную смерть, изъявляли такое отчаяние и досаду, что я не склонен подозревать членов тайного синклита в причастности к его гибели. Может быть, его отравил кто-то еще раньше, а яд подействовал лишь в ту минуту. Но я, все же, уверен, что он скончался потому, что колдуны направили на него слишком мощное силовое поле, и сердце его и впрямь лопнуло, не выдержав такой тяжелой нагрузки. К тому же, сказалось сильное нервное напряжение, ведь ему предстояло сделать свой последний бросок, и спасти игру он мог лишь в том случае, если костяшка покажет шестерку.
— А вы уверены, что там действительно было колдовство, а не простое шарлатанство? Вы говорите, череп поднялся над столом и вращался, будто осматривая собравшихся. Но, может быть, тут был какой- нибудь ловкий фокус, какие-нибудь невидимые нити поднимали его и заставляли вращаться?
— Можно было бы предположить и такое, если бы не одна весьма важная деталь. Когда я увидел Генриха, я поразился тому, как сильно он постарел за последнее время. В тот год, если я не ошибаюсь, ему должно было исполниться пятьдесят шесть лет, а Генрих всегда отличался тем, что выглядел гораздо моложе своих лет, но там, на дне ужасной подземной воронки, я увидел старика лет семидесяти. Однако, когда колдовство стало действовать на него и он стал подниматься из-за стола и выпучивать глаза, лицо его начало зримо молодеть. Это невероятно, но я готов поклясться, что видел это собственными глазами. В тот миг, когда сердце его лопнуло, Генриху на вид можно уже было дать не более сорока-сорока пяти лет.
— Вот как? — страшно оживился Гийом. — Это ужасно интересно, особенно если учитывать, что, по слухам, тело его после смерти до сих пор никому не показывали.
— Да, — ответил я. — Огромный каменный гроб с телом Генриха до сих пор перетаскивают из монастыря в монастырь и не спешат совершить христианское погребение. Я так и не знаю, что произошло с лицом покойного после смерти. То ли он застыл, имея облик сорокалетнего мужчины, то ли, напротив, вмиг состарился так, что невозможно было его узнать. Нечто, что заставляет людей удивляться, все же, видимо, произошло, иначе как объяснить, что люди не спешат совершить подобающее захоронение?
— Да-а, — промолвил Гийом. — Значит, если не эликсир бессмертия, то некие заклинания способны сделать человека моложе его лет?.. Вот это поистине чудо, ничего не скажешь!
Что он хотел сказать этим, Христофор, я не знаю. Может быть, что все остальные чудеса, о которых я ему рассказывал — про Туле, про Святой Огонь — не заслуживают доверия, а это дьявольское, колдовское чудо заслуживает? Я горько усмехнулся, глядя на француза-стихоплета, он заметил мою усмешку и поспешил загладить свои слова:
— То есть, я хотел сказать, истинное колдовство. Чудом, разумеется, можно назвать лишь то, что ниспослано нам небесами. Ну, рассказывайте дальше. Вам удалось поймать негодяя Артефия? А мерзавца Схарию вы укокошили?
— Представьте себе, ни то, ни другое я не смог сделать, — ответил я со вздохом и, усевшись поудобнее, продолжил свой рассказ.
Увидев гибель своего заклятого врага, последние мои надежды на спасение которого рухнули, я выбрался из подземелья и вскоре вновь очутился в Кафедральном соборе, вышел из него и встретился со своими тамплиерами. Мы принялись ждать, внимательно следя за тем, кто входит и выходит из храма. Примерно через час из дверей вышел именно тот, кого я больше всех ожидал — Артефий. И он шел
