разумным.
Что же было в этом трудноуловимом наследстве, полученном Анаэлем от Исмаила? Если честно признаться самому себе, ничего в нем не было, кроме мести.
Блуждая по пологим лугам, карабкаясь по зазубренным камням, утоляя жажду из неожиданных родников, он все отчетливее и безусловнее ощущал, что должен сделать только одно — отомстить. Желание мести не кипело в груди, не скрипело зубами, не заставляло сжиматься кулаки. Оно просто пропитало все его искореженное существо насквозь, оно стало человеком, носившем некогда имя Исмаил. Синан украл у него не коня, не жену, не золото, и даже не жизнь. Синан украл у него весь мир. И он заслуживает, чтобы ему было воздано за это преступление соответственно. Как именно? Это было пока единственным вопросом, на который у Исмаила не было ответа.
Значит, к затылку Старца Горы, в который так приятно будет вонзить свой кинжал, ведет длинная, очень извилистая дорога. Он, Исмаил, на дне шумной, мокрой пропасти оставил только внешность, но не молодость.
Исмаил как раз взобрался на очередной уступ и выпрямился, оглядывая гористую перспективу, изгибы хребтов, переложенные полосами тумана. Он чувствовал в руках и ногах прежнюю силу, только мышцы лица непривычно болели. Он не сразу понял, отчего это — оказывается оттого, что он улыбается.
На обратном пути Исмаил решил, что завтра он уходит. Покидает гостеприимный, но странноватый дом старика-отшельника. И напоследок он попросит у него совета. Пусть он, хотя бы, объяснит, каким путем отсюда легче выйти к людям. В его советах более существенного плана юноша уже не нуждался, он был даже уверен, что этот престарелый чудак ни в чем, кроме своих трав, и не разбирается. Изначальное почтение по отношению к нему было основано на полной от него зависимости. Врач, облегчающий ваши страдания, всегда кажется существом если не великим, то, по крайней мере, особенным.
Напоследок, Исмаил решил все-таки отблагодарить хозяина хижины, угостить свежим мясом. Заприметив в тени деревьев, за ручьем, парочку косуль, он снял с плеча самодельный лук и наложил самодельную же стрелу. Коротко прицелился. Костяное острие попало именно туда, куда он его и направлял, под лопатку животному, но пробив шкуру, не смогло войти достаточно глубоко. Косуля не рухнула на траву, а нырнула в заросли. Охотник ринулся следом. Через ручей, вверх по склону. Далеко уйти она не могла, довольно скоро даст себя знать потеря крови. Исмаил долго бежал по распадку, потом поднимался вверх по осыпающемуся склону, потом был еще один распадок и бугристый откос. В нем неожиданно, во всей своей неистовости, проснулся охотничий инстинкт, тот самый, что так помогал ему при выполнении заданий владетеля горного замка. Даже потеряв след раненого животного, Исмаил еще долго блуждал в горах в надежде на случай; на этот раз случай отказался прийти ему на подмогу. Наступила ночь. Исмаил устроился на ночлег в яме, наполненной сухими листьями. Утром он обнаружил, что заблудился. Окружающая местность была ему совершенно незнакома. Он попытался найти дорогу обратно к хижине отшельника, о раненой косуле уже и не вспоминал. Попадавшиеся ему по дороге уступы, всхолмия, провалы, распадки, кедровые рощи были во-первых, ему абсолютно незнакомы, а во-вторых, походили друг на друга, как барханы в пустыне или волны в море. Раздражение его уже готово было смениться отчаянием, когда он вдруг увидел струйку дыма, поднимающуюся из-за ореховых зарослей.
Еще не выбравшись на открытое место, Исмаил понял, что дым этот никак не связан с очагом молчаливого лекаря. Он поднимался над костром, расположенным на берегу ручья. Горы здесь уже почти сходили на нет и начиналась неширокая палестинская долина, занятая островами леса. Вдоль ручья шла полузаброшенная на вид дорога. У костра расположилось несколько человек. Путешествующие. В котелке, над догорающим огнем, кипел их обед. А может быть уже и ужин. Целый день пробродивший по негостеприимным горам, юноша сглотнул слюну.
Первым побуждением Исмаила было кинуться к людям, но для начала он вспомнил о своем отражении в дождевой луже, да и весь опыт последних месяцев научил его тому, что надо подавлять в себе первые побуждения, как бы сильны и естественны они не были. Он лег в траву и стал внимательно присматриваться к сидящим у костра. Одеты все были кое-как, то есть были явно не избалованы путешествиями верхом и ночевку под открытым небом не считали большим несчастьем. На головах у всех красовались желтые головные повязки. Вели они себя сдержанно если не сказать опасливо. Не походили они, прямо скажем, на компанию подгулявших крестьян из соседнего села. «Ну конечно! — осенило Исмаила, — это были марабуты». Он похвалил себя за то, что не кинулся к ним с расспросами, ибо валялся бы сейчас на дне этого ручья с перерезанным горлом. Слишком дорогая плата за желание узнать дорогу к ближайшему человеческому поселению. Впрочем, что касается дороги — вот она, белая пыльная змея, вьющаяся между холмами, поросшими мелким иорданским можжевельником.
Исмаил обошел стоянку бешеных дервишей. Он не боялся быть замеченным, его научили в свое время, говоря фигурально, растворяться в воде и испаряться в воздухе, так что проскользнуть незаметно мимо пятерых полусонных негодяев было для него делом нетрудным. И уже через каких-нибудь три сотни шагов он выбрался на дорогу и уверенно пошел по теплой пыли, еще не зная куда, но, во всяком случае, удаляясь от горного хребта, столь опостылевшего ему в последние месяцы.
В попавшейся по дороге рощице он выломал себе суковатую палку — он не столько рассчитывал на нее, как на оружие, сколько надеялся, что она придаст ему страннический вид. Лук он выбросил, ибо пользы от него было бы немного, а раздражение он мог вызвать большое. Исмаил рассудил так, что ему нужно выбрать какой-то облик. Более всего подходящим он счел роль дервиша, или паломника, в зависимости от того, кто станет им интересоваться, сарацин или назорей. Исмаил понимал, что для начала надо выяснить, где он находится. Он не имел ни малейшего представления о том, куда его забросила судьба, в какой именно части Антиливана он имел несчастье или счастье заблудиться.
Он был голоден, пыль набивалась в нос, подошвы, отвыкшие от длительной многодневной ходьбы, ныли, но состояние духа оставалось просветленным. В свои двадцать с небольшим лет он успел увидеть изнанку жизни, успел умереть и воскреснуть; вроде бы у него не было оснований ждать от людей, которых ему предстояло встретить, никакой ласки, но в глазах его горел какой-то особенно живой, то ли веселый, то ли азартный блеск. Он был готов ко всем тем каверзам и неожиданностям, что уже приготовила или только собирается ему приготовить жизнь.
ГЛАВА ШЕСТАЯ. ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА, ИЛИ БО-СЕАН
Еще издали Исмаил увидел, что над ними развевается черно-белый полосатый флаг. Много он слышал рассказов о нем, но видел впервые. Он даже знал девиз, что был начертан на нем: 'Не нам, не нам, но имени Твоему! ' Эти слова назорейские рыцари из ордена храмовников, или говоря по другому, тамплиеров, обращали к матери своего Бога.
Итак, к нему приближалась группа всадников, предводительствуемая несколькими рыцарями Иерусалимского храма. Исмаил остановился, внимательно и настороженно всматриваясь в приближающиеся конные фигуры. Среди последователей Старца Горы, как впрочем и среди всех остальных мусульман передней Азии, ходило множество рассказов об этом воинственном сообществе. Один фантастичнее другого. В результате, этот воинственный, богатый, и мрачный орден рисовался в воображении легковерных и впечатлительных сарацин чуть ли не как сказочное чудище с тысячами голов, ощетинившееся тысячами копий, одетое в один гигантский белый плащ, украшенный большим восьмиконечным красным крестом. Джуджи-Маджуджи арабских сказок явно ему проигрывали по силе действия на душу простого народа.
Сообразив, с кем ему сейчас придется иметь дело на этой пустынной пыльной дороге, Исмаил покосился на близлежащие кусты: неплохо было бы свернуть туда и из укрытия понаблюдать за тем, как кавалькада тамплиеров продефилирует мимо. Но тут же он пристыдил себя за малодушие и остался на пути приближающейся железной колонны назореев. Кто знает, может быть это его судьба, переступая тяжелокованными копытами по палестинской пыли, приближается сейчас к нему? Сбежав сейчас в эти чахлые заросли, не обездолит ли он себя в некоем высшем смысле?
Вот они уже совсем близко. Впереди ехал рыцарь, показавшийся Исмаилу существом просто нечеловеческих размеров, даже издалека. Древко знамени он опирал в стремя, белый плащ покрывал круп широкого, как буйвол, коня. На кольчужной груди блестел большой серебряный медальон. Следовавшие за первым рыцарем крестоносцы также были не мелки размерами и внушительны видом. Увидев путника посреди своей дороги, они все разом остановились. Поднятая копытами коней пыль, медленно окутывала скульптурную группу, а заходящее за спинами тамплиеров солнце подсвечивало ее, так что казалось, будто адское пламя сочло нужным в этом месте проступить сквозь землю.
