— Получается, судари мои, что мы призваны нашими покровителями, сыграть роль палачей. Не больше, но и не меньше.
Де Кинью застыл с вонзенными в птицу зубами. Де Бурви с трудом разлепил свои брови.
— Это отвратительно! — сказал маркиз.
Де Кинью жестом подтвердил, что придерживается столь же благородной точки зрения.
— Может быть нам отказаться, пока не поздно, иначе мы навеки обесчестим наши имена? — задумчиво спросил предводитель.
Несколько тяжелых вздохов было ему ответом.
— Но тогда… — начал было де Бурви, но продолжать не стал, слишком хорошо всем было известно, что их ждет «тогда». Положение всем представилось настолько безвыходным, что у них пропал аппетит.
Де Созе, как и положено предводителю, начал придумывать выход из безвыходного положения.
— Но, судари мои, если вдуматься, приравнивать нас к палачам все же не слишком обоснованно. Палач расправляется с беззащитным, а иногда и со связанным противником. Что же наш Рено? А он будет не только освобожден от всяческих пут, но в руках у него будет к тому же меч. И меч весьма и весьма длинный.
— Разумеется! — вскричали в один голос де Бурви и де Кинью.
— Как, я спрашиваю, в таком случае будет называться все то, что меж нами произойдет?
— Поединок! — убежденно заявил де Кинью.
— Правильно! — восхитился столь верным взглядом на вещи своего молодого друга предводитель и велел харчевнику принести еще один кувшин хиосского.
Все с удовольствием выпили. Осушив свою чашу, де Созе вдруг нахмурился.
— А кто тогда, — начал он мрачно оглядывая своих соратников, — кто тогда назвал нас, благородных рыцарей палачами? Кто, я спрашиваю?!
Маркиз и шевалье задумались. Де Кинью даже обернулся, словно рассчитывая найти злопыхателя где- то поблизости.
— Кто?! — продолжал грозно, разгораясь справедливым гневом, вопрошать де Созе. — Ах да, — вдруг осекся он, вспомнив, что это именно он вспомнил сегодня за столом слово «палач».
Соратники конечно вспомнили об этом тоже и смущенно потупились.
— Неважно, — нашелся барон, — неважно, как называется человек в начале дела, важно, как сможет назвать себя в конце его.
Де Кинью и де Бурви облегченно рассмеялись.
— Серебро в волосах, золото в устах, — припомнил шевалье провансальскую поговорку.
В этот раз Рено Шатильонский явился в «Белую куропатку» несколько раньше, чем обычно. Посланники иоаннитов многозначительно переглянулись. Во-первых, они были довольны тем, что их расчет оправдался, добыча не пренебрегла ловушкой, во-вторых, в их глазах отразилось уважение к размерам добычи. Все же граф Рено был весьма крупен. Но без доспехов. Этот факт дополнительно обнадежил трех друзей.
Шатильон заказал себе кувшин пальмового набатейского вина и велел зажарить полдюжины птиц, указанных в названии харчевни. Сел в отдаленном углу, явно не желая привлекать к себе особого внимания. И присутствующая публика, и сам харчевник, и прислуга оказывали ему внимания больше, чем троим рыцарям-палачам вместе взятым. Де Бурви, де Кинью ревностно отметили это. Де Созе этому не удивился.
Чем старательнее Рено не привлекал к себе интереса окружающих, тем заметнее становилось, что интересен он всем. Сидя в углу, он стал безусловным центром харчевни. Очень скоро ему принесли все заказанное и хозяин долго плясал перед ним, расставляя соусы и подобострастно улыбаясь.
— Ну, ладно, — сказал де Созе, — пусть начнет есть, пусть. Нам велено его убить, но не велено портить ему предсмертный ужин.
Три пары заинтересованных глаз следили за тем, как была сокрушена мощными челюстями первая куропатка.
— Теперь вставайте, де Бурви, будем действовать, как договорились. И перестаньте икать.
Маркиз встал, вытер тыльной стороной ладони усы, и, стараясь ступать потверже, двинулся в угол, гремя своими щегольскими, коваными в Константинополе, шпорами.
Вся харчевня замерла, люди здесь собирались бывалые. И сирийские купцы, и латинские подмастерья, и генуэзские корабелы знали, что ни к чему хорошему такие рыцарские эскапады не приводят.
Маркиз остановился у стола Рено и еще раз вытерев усы, объявил что:
— На всем свете нет и не может быть дамы прекрасней, достославней и добродетельней, чем Эсмеральда из Тивериады.
— И что? — был ответный вопрос.
— И со всяким, кто пожелает возражать против этого моего мнения, готов сразиться я на мечах в строю конном или пешем.
Де Сантор объяснил господам рыцарям, что в Рено Шатильонском более всего отвратительно ордену иоаннитов, а именно, то, что он послан, чтобы соблазнить и сбить с пути истинного прекрасную принцессу Изабеллу. Поэтому де Созе решил, что самый простой способ вызвать на схватку этого забияку, это восславить в его присутствии какую-нибудь другую даму. Будучи воздыхателем Изабеллы, или хотя бы желая им считаться, Рено вспыхнет, возразит и… цель будет достигнута.
На самом деле произошло следующее. Рено, оторвавшись на мгновение от сочной куропатки, заявил, что ничего не имеет против Тивериадской Эсмеральды и охотно признает ее первенство во всех вышеперечисленных смыслах.
Ожидавший другого развития событий де Бурви растерялся и с опрокинутым выражением лица вернулся к своему столу.
По залу пробежал вздох облегчения.
Де Созе, видя провал своего плана, нервно грыз какую-то кость.
— Я все сказал как вы велели, а он… — оправдывался ни в чем, по сути, не виноватый де Бурви.
— А может быть просто сказать ему, что он негодяй? — предложил находчивый де Кинью.
— Нет, нет, нет, — в глазах де Созе мелькали быстрые огоньки, он снова что-то придумывал. — Придумал.
— Идите снова к нему, де Бурви.
Тот выронил кусок колбасы на блюдо.
— Зачем?
— И скажите ему… короче, повторите все то же, что и в первый раз, но присовокупите, что достоинства этой Эсмеральды из Тивериады так блистательны, что затмевают достоинства самой принцессы Изабеллы.
Маркиз прокашлялся с недовольным видом. Надоело мне болтать эти глупости. Может, как предлагает де Кинью, сразу навалиться. Де Созе поморщился.
— Посмотрите сколько здесь народу. Это должна быть благородная ссора, судари мои, благородная. Вы что забыли, что это такое?
— Н-да, — вздохнул де Бурви.
— Идите, идите, он уже съел третью куропатку.
Почитатель Тивериадской Эсмеральды с самым неохотным видом снова пересек харчевню и выложил пожирателю куропаток все, что ему было велено. Но, поскольку, борьба с икотой не была доведена им до конца, подлая контратака этого коварного врага началась в тот момент, как он окончил свою заносчивую и пышную речь. Она увенчалась громким, можно даже сказать истошным иканием.
Это развеселило Рено и он спросил.
— Чьи, чьи достоинства бледнеют при появлении донны Эсмеральды?
— Достоинства принцессы Изабеллы, — перебарывая очередной приступ заявил красный, как рак, маркиз.
— И тот, кто захочет держаться противоположного мнения, обязан будет обнажить меч и доказать свои права на такое направление мыслей.
Рено весело вздохнул.
— Вам не повезло, мой икающий друг, придется вам поискать противника в другом месте, ибо мой
