на тюремную камеру, внес глиняную плошку с джутовым фитилем. Светильник не столько давал света, сколько распространял вонь.
Изабелла, напрягая зрение, попыталась разобраться в том, что именно освещает маленький, пляшущий огонек. Первое, что она увидела, это были две большие, самоуверенные крысы, эти портовые твари привыкли к людям и не сторонились их общества. Внутри у принцессы непривычной, все-таки, к подобным встречам, поднялась волна омерзения. Она с трудом удержалась, чтобы не отпрыгнуть и не взвизгнуть.
В дальнем углу камеры заворочалось еще нечто, покрупнее самой жирной крысы. Охранник поднял повыше свою плошку.
— Граф! — вырвалось у Изабеллы. И поскольку именно «вырвалось», слово это прозвучало неожиданно иронически.
— Принцесса! — ответствовал Рено и также в тон ей, то есть с веселым беззаботным удивлением.
— Да, это я. И, на вашем месте, я бы потрудилась встать и подойти поближе. Не заставите же вы меня забираться в эту клоаку также глубоко, как забрались вы.
— Я бы рад встать, но уж больно низок здесь потолок, видимо строивший это помещение не думал, что со смертников здесь будут требовать исполнения правил приличия.
— А я думала, что вас заковали, а вы оказывается сохраняете здесь полную свободу передвижения, — продолжила принцесса соревнование в остроумии.
— Даже ваши тюремщики поверили мне, что я граф и поняли, что с меня достаточно взять честное слово, что я не попытаюсь бежать.
Изабелла фыркнула.
— Как можно верить словам человека, убившего столько людей.
— И соблазнившего столько женщин, хотели вы добавить?
Изабелла презрительно выпятила нижнюю губку, но поскольку было не слишком светло, это осталось, кажется, незамеченным графом Рено.
— Эта часть биографии вашей меня волнует… то есть я хотела сказать, эта часть вашей биографии интересует меня весьма мало.
Рено продолжал стоять на коленях на своей соломенной подстилке.
— Да, я убил многих, но как ни странно, верить мне можно. Если бы вы могли спросить у тех, кто пострадал от моего меча, они сказали бы вам, что я никому из них не давал слова, что не стану их убивать.
— Это просто кощунственное острословие и не более того.
— Нет, уверяю вас. Нет богобоязненнее убийцы, чем я. И на страшном суде, если меня и накажут, то только за гневливость и гордыню, но никогда за клятвопреступление.
— Итак, я поняла вас так — вы просите меня, чтобы я выпустила вас отсюда из общества крыс под честное слово, чтобы вы могли ждать приговора в приличном обществе?
Граф горько улыбнулся.
— Ваше высочество, неужели вы думаете, что если Рено Шатильонский стал бы вдруг кого-то о чем-то просить, попросил бы о такой мелочи. Общество крыс, поверьте, мало чем уступает тому, которым вы считаете нужным себя окружать.
Принцесса пропустила мимо ушей сверкнувшую в речи узника дерзость.
— Так чего же вы хотите, наконец. Говорите!
— Неужели вам ничего не передал ваш дворецкий? Я ему все объяснял раз двадцать. Вот болван.
Принцесса вступилась за верного слугу.
— Он передал. Он дословно передал, что вы просите о милости, поговорить с моей милостью.
— Да, правильно.
— Ну так говорите же!
— С вами, Ваше высочество, но не с вашим дворецким, и тем более, не с этим негодяем, что держит светильник.
— Вы просите меня придти…
— Не спешите возмущаться, Ваше высочество. Неужели вы думаете, что я могу причинить женщине… но главное заключается в том, что мои речи ни для чьих ушей, кроме ваших, не предназначены, уж поверьте мне.
— Это видимо, действительно государственное дело, — сказала принцесса, обернувшись к Данже и добавила, обратившись к охраннику, — дай мне светильник.
После этого и верный мажордом и «негодяй» были отосланы.
— Идите сюда поближе, Ваше высочество, — сказал Рено, как только тяжелая дверь, скрипнув, затворилась.
Принцесса с легкостью выполнила эту просьбу-предложение.
У ног узника лежал большой камень, она присела на него, поставив плошку с маслом между собой и графом.
— Ну, теперь нет никаких препятствий к тому, чтобы вы заговорили?
— Никаких, кроме самого основного, — негромко проговорил Рено.
— Что вы сказали?
— Это я про себя, — Рено переменил позу на более удобную, — я очень рад, что вы оказались настолько великодушны и благоразумны, что согласились выслушать меня.
— Я не нуждаюсь в ваших похвалах.
— Это верно, теперь к делу. Вы, наверное, сразу догадались, что я прибыл в Яффу не случайно и не просто так.
— Да, догадалась, и именно сразу.
— Но вы, вероятно, не знаете, кто послал меня к вашему двору и зачем.
— Продолжайте, продолжайте, не останавливайтесь.
— Посветите в ту сторону, не подслушивает ли нас все же кто-нибудь.
Принцесса усмехнувшись выполнила эту просьбу.
— Чего может до такой степени бояться человек, уже приговоренный к смерти?
— У вас пройдет желание шутить, если я вам скажу, что прибыл я сюда по повелению графа де Торрожа, великого…
— Не надо, мне все понятно, — быстро проговорила Изабелла и наклонившись, поправила светильник.
— Не думаю, что вам понятно все. Мне было поручено соблазнить вас и, тем самым, отвлечь от Гюи Лузиньяна.
Изабелла загадочно улыбнулась.
— Ах вот оно что. И в обмен на этот подвиг вам обещали задержать или отменить исполнение приговора.
— Да, — неохотно подтвердил граф.
— И после этого вы будете настаивать на том, что не утратили своей рыцарской чести, ведь, согласитесь, вас использовали не как рыцаря, а как…
— Постойте, Ваше высочество, я заранее принимаю все ваши обвинения. В свое оправдание скажу лишь, что очень плохо знал вас до прибытия сюда.
— Тоже мне, оправдание!
— И, согласитесь, будьте же беспристрастны, я не слишком усердствовал в выполнении этого омерзительного задания, хотя на весах и лежала моя жизнь. Ведь нельзя же сказать, что появившись при вашем дворе, я пытался за вами ухаживать. Скорее наоборот.
Два совершенно противоречивых чувства клокотали в груди принцессы. С одной стороны, она не могла не признать, что слова графа справедливы, и, таким образом, могла радоваться, что он человек ей не безразличный, изо всех сил старался вести себя благородно, но с другой стороны несомненное благородство его поведения страшно ее оскорбляло. Как он смеет гордиться, что воздержался от ухаживания за нею!
— Вы негодяй, граф. Негодяй. Трусливое, отвратительное животное. Вот вы кто!
Вот какими словами в результате излилась эта буря чувств. Рено Шатильонский скорее воспринял волну страсти, исходящую от Изабеллы, чем смысл произнесенных слов.
