Итак, собираясь в поход, графы и бароны снарядили послов в италийские города для найма галер и закупки необходимой провизии, но их правители и купцы отказали, так что храбрым и благородным воинам стало впору самим наниматься гребцами за самую мелкую монету и плошку с похлебкой.
Тогда один мудрый старец посоветовал им приобрести деньги и пополнить съестные запасы в средоточии богатства и роскоши христианского мира, а именно — в Константинополе.
В тот же самый день франкские предводители получили сведения о том, что в одном их храмов Константинополя, хранится древняя реликвия, обладатель которой обретет непреодолимую силу и чудесную неуязвимость на поле брани. Таким талисманом силы был небольшой железный кинжал, якобы выкованный из лезвия того самого меча, которым некогда была усечена голова нищего палестинского дервиша Иоанна, ближайшего сподвижника пророка Йсы.
Таким образом и случилось, что обезьяна сжала кулак. Христиане стали воевать против христиан. Могущественная столица неверных оказалась взята и разграблена, а земли султана спасены от губительного вторжения. Сказать правду, одного из своих обещаний многомудрый Ихвар Мисри сдержать не сумел: доблестным эмирам так и не пришлось просушить свои мечи на солнце. Однако султан остался вполне доволен и тем, что осталось на дне обещаний.
Между тем, посреди Константинополя, опустошенного, как лопнувший на базаре мешок с изюмом, одного из рыцарей обласкала удача. Это был человек из числа франкских графов и «молчащих последователей Пути» по имени Рубур, которого бангариты называли Рахманом. Будучи воином Храма, он знал, в каких местах следует искать припрятанные священнослужителями сокровища. В подвальном тайнике часовни, маленькой и ничем не привлекавшей к себе алчного глаза, он обнаружил заветный талисман, повесил его себе на грудь, под кольчугу, и открыл свою тайну нескольким соратникам, внушавшим доверие. Посовещавшись, они признали Рубура своим предводителем и, будучи людьми не робкого духа, решили испытать талисман, не предъявляя его никому из возможных противников в качестве одного лишь устрашающего боевого клича.
При первой же уличной ссоре обладатель могущественной реликвии обратил в бегство дюжину германских рыцарей и гнал их вдоль всей крепостной стены на виду изумленных толп народа.
Предводители франков похвалили своего воина за храбрость и укорили за то, что он опозорил соратников по крестовому обету, хоть и иноземцев, в глазах побежденных и насмешливых ромеев.
Затем Рубур выказал неподчинение императору, избранному рыцарями из числа франкских графов. Император повелел заточить Рубура в дворцовую темницу, знаменитую на весь мир своими ужасными и едва ли не бездонными глубинами, и содержать там вплоть до его полного и чистосердечного раскаяния. Благодаря талисману, Рубур мог захватить дворец и воссесть на императорский трон, однако, будучи «молчащим последователем», он отказался от излишнего пролития крови. Он проложил себе мечом дорогу до городских ворот и двинулся со своим отрядом на юг, мечтая основать свое собственное королевство, в котором, благодаря чудесному талисману силы, всегда будут царить правда и справедливость.
Таким образом, египетскому дивану пришлось собираться вновь перед раскрытой завесой великого султана и прикладывать ум к тому, как выйти из нового затруднения. На удивление всех эмиров и шейхов, талисман силы оказался предметом, существующим на самом деле и к тому же весьма действенным. Теперь надо было обуздать новую силу в лице мятежного графа Рубура и его рыцарей, среди которых было несколько бангаритов, которые и донесли об открывшихся свойствах кинжала.
«Что скажут мудрейшие из мудрых? — спросил султан, обращаясь к шейхам. — Что ожидать от этого заколдованного войска?»
«О, повелитель правоверных! — отвечал за всех мудрейших Ихвар Мисри. — Если, по твоему провидческому усмотрению, не настал черед доблести и сверкающих, как молнии, мечей, то будет весьма благоразумным поступить по одному из рассуждений моего учителя Зун-нуна, да будет благословенна память о нем.
Однажды, когда я был еще совсем юным учеником, незрелым, как мякоть ореховой завязи, мне довелось идти вместе с другими учениками шейха по довольно узкой улочке. Не помню, почему мы задержались у дверей лавки с благовониями, но только Учитель, пребывая в размышлении, не заметил, что мы отстали и ушел на два десятка шагов вперед. Вдруг мы услышали грохот, и нашим глазам представилась ужасная картина: скатившись с одной из крыш, падал человек, и падал он прямо на голову Учителя. Не успели мы окликнуть шейха, как он оказался под этой бескрылой птицей Рух. Оказалось, что бездельник выпил вина, вылез на крышу и, заснув на солнцепеке, свалился вниз. Мы все были крайне озадачены этим удивительным событием и, навещая Учителя, уже целый месяц пролежавшего в постели, решились наконец спросить объяснение. «Прекрасный урок и для меня, и для вас, — спокойно ответил Зун-нун. — Я наблюдал за падением, без труда предвидя, что пьяница свернет себе шею. Между тем, он цел и невредим, а шея свернута у меня самого. Вот совершенно правдивый образ будущего, сколь бы ясным ни казалось оно на первый взгляд».
Султан поднялся со своего золотого трона и, засмеявшись, хлопнул в ладоши.
«Делай, как сочтешь нужным, хитроумный Ихвар Мисри», — возвестил он свою волю всему дивану.
Тогда в горах Тавра началось возведение цитадели, предназначенной стать шкатулкой для опасного предмета, ибо Ихвар Мисри задумал припрятать талисман не только от неверных, но и от верных, которые, прослышав о его силе и потеряв разум, были способны превратить все земли пророка в пустыню бесконечных междоусобиц. «Аллах выбрал среди неверных самого простосердечного, — сказал Ихвар Мисри. — Значит, в ином случае нам пришлось бы иметь дело с самым лукавым из правоверных».
Два года лучшие каменщики из Багдада и Басры возводили стены и еще пять лет прорубали лабиринты подземелий, которые по своему узору должны были напоминать пару свернувшихся в одно кольцо змей. Это было сделано по велению Хидра, вечного покровителя суфиев, явившегося Ихвару Мисри в сновидении и поведавшего, что в сердцевине лабиринта талисман должен потерять силу.
Как только постройка была завершена, посланники-бангариты передали Рубуру нижайшую просьбу шейха встать в самом средоточии мира на страже справедливости, что вполне соответствовало действительности, ибо Киликийский перевал на границе с Малой Арменией казался лучшим засадным местом для всех дорог, ведущих в Палестину с Севера.
В третий, раз собрался диван египетского султана, и повелитель правоверных вопросил Ихвара Мисри:
«Почему бы нам самим не овладеть талисманом силы?»
«Павлин мира! — отвечал шейх. — В первый день обладания талисманом, ты уже сможешь обойтись без нас»,
И он обвел рукой мудрецов.
«Продолжай, повелитель рассудка!» — кивнул султан.
«Но уже во второй день нам невозможно будет обойтись без тебя, о звезда зенита!» — горько вздохнул шейх.
«Как это понимать?» — изумился султан.
«В предании сказано о силе, но ничего не сказано о власти, — пояснил суфий. — С каждым новым рассветом будет возникать искушение проверить прочность этого алмаза на еще более твердом материале. Я сам боюсь такого греха, о повелитель».
«Какова же сила талисмана?» — задал вопрос султан.
«Никто не знает» — развел руками суфий.
«Не к тебе ли приходил во сне Хидр? — усмехнулся султан. — Как же ты можешь не знать?»
«В сравнении с Рубуром я именно тот, кто тем более ничего не знает, ведь я никогда не держал в руках меча, — искренне признался шейх. — Что касается Хидра, то он направил наши действия, не раскрывая причин».
«Может статься, мы строили эту крепость зря, — поразмышляв, заметил султан, — и совершенно напрасно возимся до сих пор с этим франкским драчуном».
Некоторое время повелитель Египта пребывал в молчании, прислушиваясь к журчанию родника в глубинах дворцового сада. Потом он, нахмурив брови, обвел взглядом, диван и неожиданно для всех рассмеялся.
