силах, которые помогли отступникам пробиться через плотные цепи войск, выставленные новым императором. Комтур сослался на сочувствие воинов Креста к мятежному графу, что отчасти совпадало с истиной. Однако франкский император Константинополя намеренно выставил против тамплиеров подчиненные ему отряды немецких и итальянских рыцарей, которых нельзя было упрекнуть в любви к своим франкским «братьям по Кресту». Комтур, которому был отдан приказ Капитула арестовать графа и его сообщников, не нашел в себе силы признаться, что в решающее мгновение откуда не возьмись, подобно налетевшему рою пчел, на крышах и в проулках появились простолюдины числом не менее полусотни, оказавшиеся весьма искусными пращниками и метателями тяжелых цепей, легко сбрасывавших с коней латных всадников.
Будь эта подробность боя известна верховным лжетамплиерам внутреннего круга, дорога графа Робера несомненно была бы обременена новыми, куда более опасными ловушками. Однако повергнутые наземь и опозоренные рыцари сумели скрыть причину своей неудачи даже от императора, твердя в один голос, что подверглись внезапному нападению каких-то франкских воинов, которых поначалу приняли за своих союзников.
Если Верховный Капитул в конце концов и почувствовал неладное, то было уже поздно: тот, кому искренне доверился граф Робер де Ту в поверженной столице греков, уже посадил его войско на галеру, и она успела отойти от берега не менее, чем на полет стрелы.
Но даже самая правдивая история об отступничестве и бегстве графа Робера де Ту и о его таинственных помощниках умалчивает об одной вовсе не заметной, но очень существенной подробности: о том, как доблестный и весьма осторожный граф доверился на улице Константинополя, можно сказать, первому встречному да еще прямо объявившему о том, что он, неверный из Рума, предлагает рыцарю- христианину, обнажившему свой меч против сарацин, добрую службу при дворе конийских султанов.
Так оно и было на самом деле, и то, что поведал пришелец из Рума графу Роберу, стало главной тайной всех тамплиеров, чающих возрождения Ордена.
В один из вечеров, когда охмелевшими завоевателями был разграблен и подожжен храм Иоанна Крестителя, что принадлежал схизматикам, граф вместе со своим оруженосцем бросился к его дверям в полной решимости погасить огонь, охвативший место, которое должно почитаться священным среди всех, поклоняющихся Сыну Божьему и его последнему пророку. За ними следом в огонь кинулся третий человек, по виду чужеземец. Объединив усилия еще с несколькими подоспевшими на помощь горожанами, они сумели сбить огонь с деревянных перегородок и балок. При этом чужеземец спас графу жизнь, оттолкнув его в сторону, когда, потеряв опору, повалилась одна из позолоченных колонн, выточенная из тяжелого ливанского кедра.
При свете адского огня граф и чужеземец пожали друг другу руки, а затем, когда дым, наполнивший приделы храма, выгнал всех вон, чужеземец задержал графа и сказал, что имеет сказать графу нечто крайней важности, и сделать это необходимо до того, как они выйдут на всеобщее обозрение.
Так граф Робер де Ту, мужественно терпя едкий дым вместе со своим необычным собеседником, узнал, что его помощник и, может быть, спаситель является посвященным одного из суфийских орденов и что суфии трех братств уже давно объединились с сельджукскими правителями Рума в праведной борьбе против колдовской ереси ассасинов, опасной для истинных почитателей Аллаха и его пророка Мухаммада куда больше, нежели для правителей и воинов христианского мира.
Дервиш открыл графу, что именно тайные суфии, а не тамплиеры выкупили его из сарацинского плена и направили в Орден, ибо получили свыше свидетельство, что именно графу суждено стать одним из самых важных звеньев в неразрывной цепи предания о Великом Мстителе, который сокрушит власть ассасинов и не позволит их предводителям укрепиться в недоступной мусульманам Европе тогда, когда пробьет последний час их власти в горах Персии и Ливана.
Тот дервиш выказал поразительную осведомленность не только во всех подробностях пророчества о Великом Мстителе, но и во всех тайных чаяниях самого графа Робера, что, конечно, глубоко ошеломило его. Переведя дух, граф честно признался дервишу, что просто вынужден доверять ему, ибо, если тот подослан темными силами, то самому графу теперь остается чувствовать себя обреченным невольником, у которого даже мысли находятся в полной власти неких всемогущих господ. Он только попросил у дервиша один час на размышление и молитву, дабы самому испросить свыше окончательное решение.
Пришелец учтиво поклонился графу и попросил его в случае верного решения выйти из дома, где тот находился на постое, положив левую руку на правое плечо, и тогда суфий подойдет к нему при удобных обстоятельствах.
Ровно час пребывал граф Робер в самых трудных за всю свою жизнь размышлениях и самых искренних молитвах, в которых просил Господа открыть Свою волю и уберечь его от рокового шага. Рассудок же просто подсказывал, что нужно согласиться, ведь враг не бросился бы за ним в огонь, ставя под угрозу свою собственную жизнь, да и к тому же, будь ассасины столь могущественны, что им открыты все самые сокровенные мысли людей, его важная для пророчества о Великом Мстителе жизнь должна была прерваться еще в иерусалимской темнице Аль-Баррак.
Не получив никакого определенного ответа с небес, граф Робер поднялся с колен и направился к дверям, в последний раз вопрошая Всемогущего Бога о милосердии и совете. Стоило ему ступить за порог, как он невольно заметил, что плащ собрался складкой на правом плече, и он так же невольно, привычным жестом, поправил его левой рукой. Такой жест не мог остаться незамеченным и для скрывавшегося где-то поблизости дервиша. В тот же миг графа Робера де Ту осенило, и он сказал себе: «Вот он, вещий знак!»
Все, происшедшее в последующие часы, дни и месяцы уже известно.
Братства дервишей помогли рыцарям переправиться сначала в Никею, а затем, в полном согласии с новыми предсказаниями и расположением светил на небосводе, — обосноваться в Руме.
В это время султаны Рума, также следуя советам суфиев, начали возводить неприступную цитадель в горах Тавра. Строительство велось в строжайшей тайне, но вдвойне строжайшей тайной был замысел шейхов трех братств, объединившихся против ассасинов, когда они повелели дервишам донести до ушей Аламута весть о новой крепости, которой суждено было превратиться в запретный, а потому тем более вожделенный плод для еретиков.
Действительно, эта крепость должна была послужить двум противоположным целям: с одной стороны, стать угрозой, а, с другой, — приманкой. Ее первое назначение было таково: стать пограничной опорой в сношениях с царством Малой Армении и защитой Киликийского перевала, через который проходил важный торговый путь, а также — дорога паломников, стремившихся достичь родины апостола Павла, города Тарса прежде, чем выйти на холмы Палестины. Тайным же назначением твердыни было превратиться в ловушку для ассасинских шейхов.
Дело в том, что сразу после смерти ас-Сабаха, в стане ассасинов начались раздоры. Отрава гнусного учения вполне способствовала таким распрям: сразу несколько неуемных властолюбцев объявили себя истинными посланниками невидимого имама, а кое-кто не постеснялся и признать таковым самого себя.
Часть отколовшихся ассасинов ушла из Персии в горы Сирии, почитая себя за истинных продолжателей дела Старца Горы. Наиболее знаменитым из шейхов-ренегатов стал некий Рашид ад-дин Суман, который, незадолго до падения Иерусалимского королевства франков, вел переговоры с Верховным Капитулом Ордена Храма, предлагая свою помощь в войне с Саладином в обмен на владение остатками Соломоновой святыни.
Между тем, с далекого Востока, из дебрей и пустынь Китая стала надвигаться варварская буря, великое нашествие монгольских орд. Кроме всякого вреда, от нашествия варваров всегда есть одна существенная польза: неся разрушения, оно одновременно становится очистительным ураганом, сметающим власть сытых корыстолюбцев и богопротивных магов, которые под видом истинных, ниспосланных свыше учений порабощают умы и сердца народа. Суфии не ошиблись, когда стали предрекать падение Аламута. Как только монголы овладели Персией, оказалось, что все чары ассасинов бессильны против них: умы варваров не могли подняться до самых простых рассуждений о справедливости и таинственных значениях десяти пальцев на руках, и никто из ассасин не был способен принять внешнего облика косматого гунна.
Суфии предугадали, что чаяния обеих противоборствующих между собой голов дракона обратятся к неприступной крепости, возведенной на границе Рума. И они предложили тамплиерам графа Робера де Ту принять крепость под свою защиту, прямо открыв перед ними двоякую задачу обороны. Цитадель, стоящая
