— Настя! Сейчас... сейчас...
— Помогите!... Ради Бога!... Помогите!... Настя от страха едва не лишалась рассудка; крики ее прерывались рыданиями и кашлем; не иначе с той стороны двери уровень воды был выше, и девочка уже наглоталась воды.
Подплыв к двери, Аполлон ударил по ней сверху киркой; вода смягчила удар и удалось отбить только малую щепку.
Тогда Аполлон вдохнул побольше воздуха и нырнул. Одной рукой он ухватился за ручку двери, другой попытался ввести лезвие кирки в щель между дверью и косяком — как раз на уровне замка. Это ему удалось, хотя лезвие вошло и не очень глубоко. Аполлон нажал на рукоятку, дверь слегка подалась к противоположному косяку, однако не открылась. Аполлон нажал сильнее, и кирка сорвалась, оторвав от края двери длинную щепу.
Поднявшись на несколько секунд к поверхности и глотнув воздуха, Аполлон повторил попытку.
На этот раз ему удалось всадить лезвие кирки поглубже в щель; он даже слышал, как лязгнуло лезвие о язык замка. Аполлон посильнее нажал на рукоять, дверь опять сдвинулась, но, когда Аполлон еще усилил нажим, рукоять кирки предательски сломалась у самого обушка...
Аполлон вынырнул и дышал широко раскрытым ртом. Вода все прибывала. Настя уже не стучала в дверь.
— Настя!... — Аполлон в ожидании замер, перестал дышать.
— Я думала, вы ушли... — голос девочки был на удивление спокоен.
— Как я могу, Настя! Что ты говоришь!... Подожди, я попробую еще... Я не брошу тебя, Настя...— Страшно... — сказала девочка. — Я, кажется, умру...
Он опять нырнул. Он не знал, как помочь сейчас, когда сломалась рукоять кирки. Искать еще какой-то инструмент у него не оставалось запаса времени. Аполлон был в отчаянии. И в отчаянии он схватился за ручку двери, уперся ногами в косяк и рванул что было сил... Даже в воде Аполлон услышал, как пронзительно скрипнул замок, как что-то хрустнуло в механизме, и... дверь поддалась.
Сердце Аполлона ликовало... Когда он снова поднялся к поверхности, то обнаружил возле себя Настю. Девочка плавала смешно — по-собачьи; она была бледна, но улыбка надежды уже озаряла лицо.
— Потерпи, мы выберемся... Держись за меня...
Настя кивнула и ухватилась за полу его сюртука. Так они доплыли до лестницы, которая напоминала сейчас пороги на какой-нибудь большой реке.
Подхватив девочку на руки, преодолевая напор воды, Аполлон выбрался из подвала.
Между тем наводнение все набирало силу. Поток воды, распахнувший входные двери, устремлялся по коридорам в комнаты, тащил в дом всякий мусор: листву, мокрую солому, конский навоз... Аполлон бросил взгляд на улицу: вся она представляла сейчас из себя грязную реку; первые этажи домов были затоплены, над водой торчали голые ветви деревьев и острые навершия чугунной ограды... А на раздумья не оставалось времени: где-то вверху еще что-то рухнуло, потолок над головой Аполлона и Насти так и заходил ходуном; вот-вот могли обрушиться стены... Выбираться из дома вплавь — Аполлону это было по силам, но не Насте. Девочка от холода дрожала всем телом, у нее стучали зубы. А лодки с веслами в доме Милодоры, понятно, не было.
И тут Аполлон вспомнил про большой стол в лакейской.
Дом Шмидтов знавал и лучшие времена, и в иные годы здесь была весьма многочисленная прислуга, которая, должно быть, рассаживалась за этим столом всякий раз на трапезу, — всем хватало места...
Толкнув ногой дверь, Аполлон вбежал с Настей в лакейскую. Стол, который ему был нужен, вода отнесла в угол комнаты. Это был добротный стол, сколоченный из толстых сосновых досок длиной не менее пяти аршин. Аполлон перевернул стол вверх ножками и посадил на него Настю. Стол вполне уверенно выдерживал вес этой худенькой девочки.
Аполлон толкал стол перед собой, а сам шел в воде сзади.
— Прекрасно, прекрасно... Мы выберемся теперь...
Лакейскую они покинули вовремя, ибо едва, вышли из дверей, как потолок в этой комнате обрушился. Волна ударила Аполлону в спину, волна как бы выталкивала его из дома, готового рухнуть каждую секунду. А у Аполлона как будто не было более причин мешкать; он, правда, вспомнил про свой философский труд и про некоторые неопубликованные переводы, над коими работал многие месяцы... Но оставить сейчас посреди этого бедствия Настю, рискуя самому оказаться погребенным под развалинами... Нет, бежать наверх, к себе не было никакой возможности.
В доме опять что-то обрушилось, и если у Аполлона до этих пор и были какие-то сомнения, то теперь они улетучились. Преодолевая течение, Аполлон вытолкнул стол в парадные двери и сам последовал за ним.
Настя, увидевшая на улице наводнение во всей силе, увидевшая, как пострадали многие дома, поразилась. Она озиралась вокруг и только пришептывала:
— Господи... Господи... Какая беда!...
Уровень воды уже был столь высок, что наружу торчали лишь верхушки чугунной ограды и чугунные же столбы с навершиями в виде шишек. Сойдя с крыльца, Аполлон вынужден был плыть. И он плыл и толкал перед собой стол, выводил его на улицу, подальше от дома, стены которого могли вот-вот рухнуть.
Настя смотрела на Аполлона с сочувствием:
— Бедненький, бедненький, Палон Данилыч! Вам так холодно!...
Теперь, когда опасность, кажется, была позади, Аполлон, действительно, почувствовал нестерпимый холод. Он припомнил, что находится в ледяной воде уже около двух часов... Он вдруг ощутил, что холод — лютый холод — овладел всем его существом; холод как будто принялся заключать его руки и ноги в оковы... Аполлон внезапно осознал, что, скованный холодом или судорогой, не может плыть, а может только удерживаться кончиками пальцев за край стола. И тогда Аполлон испугался...
Он подумал, что согреться хоть на несколько минут — этого было бы достаточно. Плыть к дому напротив, через улицу — не было сил; к тому же Аполлон не имел уверенности, что и этот дом не начнет вдруг рушиться. Под самым боком была ограда — только руку протяни; а столбы с навершиями... — на один из таких столбов вполне можно было взобраться... Что Аполлон и сделал: он уселся на навершие-шишку и сидел так несколько минут, придерживая стол ногой и пытаясь согреться, — если последнее вообще возможно в мокрой насквозь одежде. Аполлон так продрог, что не мог сказать и слова...
Чем бы все дело закончилось для Аполлона, неизвестно, если бы со стороны не пришла помощь...
В перспективе улицы вдруг появилась лодка. Человек, сидящий на веслах, греб изо всех сил и, ежеминутно поворачивая голову, выверял направление; опытное око легко определило бы, что человек этот не слишком большой мастер обращаться с веслами; лодка «рыскала» то вправо, то влево, гневливо взвизгивали несмазанные уключины, а лопасти весел временами хлопали по воде, поднимая тучи брызг...
Появление лодки Аполлон лишь отметил, но никаких надежд на нее не возлагал, поскольку считал, что в лодке возвращается тот бесчестный и подлый мужик, что ищет обогащения на всеобщем бедствии. Зато Настя вдруг пришла в необыкновенное оживление:
— Это же папаша плывет... Смотрите!... Девочка вскочила на ноги, едва не опрокинувшись в воду, замахала рукой и закричала:
— Эй, эй!... Мы здесь!...
Человек на веслах перестал грести и опять оглянулся.
Аполлон теперь рассмотрел его: да, это был сапожник Захар, отец Насти. Аполлон тоже крикнул бы что-нибудь Захару, но не мог: не то от холода, не то от радости спазм свел мышцы горла.
Не подобрать слов, способных в полной мере отразить радость Захара при виде спасенной дочери, ведь он не чаял вообще увидеть ее среди живых. Слезы текли по щекам Захара, и он бесконечно укорял и бранил себя, что запер в этот злосчастный день дверь своего жилища; не стесняясь этих слез, Захар благодарил «молодого барина» за его благородный поступок, и, если бы не явная вероятность опрокинуть лодку, Захар бросился бы Аполлону в ноги и целовал бы их — и то, наверное, не излил бы всей благодарности.
За этим бурным проявлением чувств все трое не могли слышать, что некий человек призывает их на
