– Срочно повстречаться с Ларисой, помощницей Балашова. Может, она знала про Дашины походы налево? Она же могла сказать Сергею, а?..
Алекс немного подумал.
– Могла, – выговорил он медленно. – Пожалуй, могла. Ты права.
– Не для того, чтоб насолить, конечно, – продолжала Маня, – а чтобы открыть ему глаза!..
– Чтобы он немедленно разлюбил плохую Дашу и полюбил хорошую Ларису?
– Ну да, – согласилась Маня. – Что-то в этом роде. Чтобы доказать ему, что она лучше! И он бы тогда ее полюбил.
– Он не полюбил ее бы, Маня.
Она вздохнула и отпила еще немного.
– Ты не понимаешь. Если очень любишь человека, а он тебя знать не хочет, всегда кажется, что его можно… убедить.
– В чем?
– Что ты самая лучшая, красивая, умная, что ему ни с кем и никогда не будет так хорошо, как с тобой. И вроде бы понятно, что из этого ничего никогда не выйдет, но все равно стараешься изо всех сил стать ему полезной, незаменимой, лучшим другом, в конце концов! – Она посмотрела в окно. – Я таким макаром старалась много лет.
– Убедила?
– Нет, конечно. Но мне это очень понятно.
Они помолчали.
Маня жалела Ларису и Сергея и печалилась, что уже ничего не поправить.
Алекс ненавидел того, ради кого она старалась когда-то, и уговаривал себя перестать.
– Мне нужно срочно поговорить с Ларисой. Тебе она точно ничего не скажет, а мне скажет.
– Ты сейчас не можешь ни с кем разговаривать.
– Я же разговариваю с тобой!
– Я, – изрек Алекс, – совершенно другое дело!
Маня покосилась на него.
«Как я мог сказать ей «перебор», – думал Алекс.
«Как там Володька в КПЗ», – думала Маня.
Так они сидели и молчали, а потом Маня спросила задумчиво:
– А машина?
Алекс, совершенно потерявшийся в любви и нелюбви, в свободе и несвободе, ничего не понял.
– Какая машина?
– На которой Балашов приехал в «Барские угодья», какая!.. Или его мертвого привезли! Чья это машина? Если не его собственная, то чья?..
– Я забыл про автомобиль, – признался он. – Начисто.
– Нужно его высокоблагородию позвонить, чтобы он все тачки, которые заезжали тем вечером на территорию поселка, проверил. Может, нам повезет, и среди них окажется машина Александра Романова!
– Маня, это глупо.
– Я все равно позвоню, – сказала она упрямо. – Пусть это сто раз глупо. Но Володька в КПЗ, а мы с тобой на свободе.
– О да, – подтвердил Алекс, – это точно. На свободе. – И распорядился: – Полковнику я сам позвоню. А ты договорись с Ларисой.
– О чем?
– Я приглашаю вас обеих в ресторан. Завтра вечером.
Маня моргнула – совершенно как сова.
– В какой ресторан, Алекс? Что ты придумал?
Ему понадобилось время, чтобы вспомнить название.
– Завтра вечером в ресторан «Трюфель». Очень шикарное место.
– Сверх всякой меры шикарное, – пробормотала Маня. – Шикарней не придумаешь, ясный хобот! Ты хочешь, чтоб я там поговорила с Ларисой? Там неудобно, и ты нам будешь мешать.
– Без меня тебя все равно туда не пустят, ты подозрительна.
– Нет, а почему в «Трюфель»-то?!
– Потому что это единственный ресторан, который я знаю, – сказал Алекс с невыносимым высокомерием.
Утром он заявил, что ему срочно нужно съездить к Дэну Столетову в журнал «День сегодняшний».
Писательница Поливанова, которой вопреки всем прогнозам не стало хуже, вознамерилась было с ним, но Алекс не разрешил.
– Лучше почитай пока, – сказал он, обуваясь. – Или телевизор посмотри. Тебе же надо собраться с силами перед вечерним кутежом!
Она улыбнулась, довольно тускло.
…Вчера вечером он уложил ее в постель, и намазал йодом синяки и порезы, и принес чаю с лимоном, как добрый родитель. Она была уверена, что ни за что не заснет, и в ту же секунду заснула. В чае было довольно много снотворного, о чем она, конечно, не догадывалась. Алекс еще посмотрел на нее, спящую, а потом ушел в кабинет, чтобы еще раз изучить файлы, которые тетя Дэна обещала отправить на его электронный адрес.
Уйти-то он ушел, а вот изучить файлы не получилось – Манин ноутбук, состоявший нынче из двух частей, так и валялся под столом на кухне, а его собственный остался у него дома.
Он долго сидел в кабинете, самой глухой комнате огромной дореволюционной квартиры, думал, писал от руки на белых, пугающих своей девственностью листах бумаги длинные фразы, и опять думал.
К середине ночи он сильно замерз и вернулся в спальню, где было тепло и слышно, как дышит Маня.
Он лег рядом, но в то же время далеко, стараясь не коснуться ее, чтоб не разбудить и вообще во избежание… всяких последствий.
Утром они проснулись, обнявшись так крепко, что почти невозможно было вздохнуть. Манина голова оказалась у него в подмышке, а длинные, гладкие, плотные ноги…
Впрочем, про ноги лучше не вспоминать.
Они проснулись одновременно и уставились друг на друга, и Маня сонно улыбнулась, и потянулась, и поцеловала, и стала пристраиваться, чтобы спать дальше.
Этого он уж никак не мог вынести.
Нужно было немедленно сделать что-то с ней и с собой, единственное, правильное, долгожданное, почти позабытое в поисках свободы. Нужно было немедленно вернуть ее себе, оказаться ближе, глубже, надежней. Вот чего ему хотелось – надежности! Еще ничего не кончилось, пока все можно исправить, переделать заново, объяснить по новой, выклянчить у судьбы еще один шанс.
Или встать и уйти.
Алекс встал и ушел.
Он долго отсиживался в ванной, закрыв дверь на замок, чего не делал никогда в жизни – в той, прошлой, где все было возможно, и она принадлежала ему, – а когда вышел, оказалось, что Маня на кухне варит кофе и жарит яичницу, и нет никакого другого выхода, кроме как сделать вид, что ничего не произошло.
Не было поцелуя, и не просыпались они в объятиях друг друга, и не хотел он ее так, как будто от этого зависела жизнь!..
Ему срочно нужно было чем-то себя занять, и он спешно собрался в «День сегодняшний» – опять сбежал!..
В метро – некому было везти его на машине, и пришлось добираться на метро! – он думал о том, что ничего нельзя изменить, и вернуть обратно тоже нельзя, и Маня никогда больше не напишет ни слова, а он никогда не заполучит ее в полное и безраздельное владение, и всего этого оказалось так много, и все такое
