багряные рассветы, когда они летели на жировку.
Радостно-возбужденный гогот усилился, когда стая миновала ущелье, в могучих стенах которого вьюга бесновалась с особой яростью. За ним среди равнины они увидели громадное светлое пятно, точно сияние. Оно походило на желтое утро, обагряющее небо теплым светом; оно манило и обещало убежище.
Однако строгие крики вожаков заставили молодежь замолкнуть. Их отрывистый гогот возвестил опасность. Сквозь мглу и снег неожиданно блеснули тысячи светлых точек. Огненное тело города выглядело точно жаровня, и его тихий рокот донесся до стаи, как ворчание.
Спустя несколько минут стая уже пролетала над улицами города. Сверху были видны черные фигуры людей, пестрые рекламы, автомобили, застревающие в снежных сугробах, чувствовался тяжелый запах дыма. Зрелище это одновременно и пугало гусей и притягивало. Посреди затерявшейся во тьме равнины город казался оазисом, где зима была не такой суровой.
Привлеченные светом, усталые птицы незаметно спустились ниже. Клин распался, строя как не бывало. Тщетно старые гуси издавали тревожные крики. Птицы отставали и блуждали в светящемся тумане.
Битых два часа вожаки бороздили небо над городом, собирая своих сородичей. Лишь к полуночи стая вырвалась из предательского света и опять полетела по течению реки.
Снова крики гусей наполняло отчаяние. Они звучали тихо, точно стоны. Гуси искали место для отдыха.
Далеко от города посреди реки они заметили маленький продолговатый островок. Сделав над ним несколько кругов, чтоб получше его рассмотреть, гуси сели возле низкого ивняка и разом замолкли.
Несколько минут они оцепенело стояли в снегу — видны были только их длинные шеи. Потом один за другим стали входить в черную воду реки, прожорливо обыскивая берега островка. Утолив голод, гуси легли в снег, сунули головы под крыло и тотчас заснули. Но вожаки остались бодрствовать, устроившись на самых высоких местах островка и вслушиваясь, безмолвно и немо, в плеск воды.
Вьюга улеглась. Кругозор расширился. Туман с полей начал подниматься вверх. Низкое тяжелое небо почернело, белая равнина на севере исчезла в желтом сиянии города, окрасившем горизонт, словно далекий пожар. Островок дважды со свистом пересекли небольшие стаи уток, они опустились на реке повыше. За ними прилетели черные лысухи, и тела их замелькали в темной воде.
Внезапно один из стражей громко закричал. Он заметил тень выдры, бесшумно плывущей к островку. Испуганно гогоча, птицы взмыли в воздух. Один гусь замешкался, и скоро все услышали его предсмертный крик.
Стая все же снова попыталась сесть, но жирные мышеловы, спавшие среди ив, вспугнули их и заставили подняться еще выше. Вожаки повели стаю к горам.
Несколько раз гуси пробовали преодолеть вершины, но в страшном темном море тумана сбивались с пути, и многие навсегда разлучились со стаей. Остальные возвращались назад, заново строились, набирали высоту и опять летели на юг.
Но вот наступило утро — серое, безнадежное и студеное, — свет, казалось, шел не с неба, а прямо от снега.
Утро застало стаю на земле, возле маленькой горной речушки, недалеко от колеса для поливки, огромные деревянные лопасти которого напоминали о людях и заставляли быть настороже. Стая наполовину уменьшилась. На груди гусей висели льдышки, усталые крылья поникли. Большинство лежало в снегу и спало.
Над ними зловещими спутниками вились болотные ястребы, терпеливо поджидали добычу крупные белые мышеловы, которых они подняли с ветвей ивняка.
Целый день гуси летели вниз и вверх по реке. Белая равнина таила в себе много опасностей. Гуси видели телега и людей, которые снова обозначили заметенные снегом дороги, паутиной сходившиеся к городу, видели заснеженные села, откуда их окликали домашние гуси, словно приглашая спуститься к людям, в теплые дворы.
Иногда с земли гремел выстрел, и что-то со свистом рассекало густой холодный воздух. Напуганные птицы бросались врассыпную, а потом поднимались еще выше над негостеприимной землей. Время от времени один из гусей отрывался от искривившейся вереницы, и стая видела, как он, бессильно упав посреди поля, зовет товарищей отчаянным криком.
Только к вечеру вожаки открыли большое незамерзшее болото, где изголодавшиеся и изнемогающие от усталости птицы нашли настоящее убежище. Там они застали много своих сородичей, а также трех лебедей, которых встретили ночью.
С радостным гоготаньем стая села на болото, встреченная громкими криками своих товарищей. Здесь, в безопасности, гуси целую ночь набивали пустые зобы, ныряя и весело хлопая крыльями.
Наутро погода прояснилась. Небо стало выше, тучи разошлись, горизонт на востоке загорелся и окрасил воду болота легким багрянцем. С радостными криками гуси готовились в далекий путь за синие горы, где их ждали теплые берега Эгейского моря и устья больших, полноводных, никогда не замерзающих рек.
Вот вперед вылетел старый вожак и ударил своими широкими крыльями звенящий от мороза воздух. За ним легко поднялся еще один, потом другой, третий, четвертый. Образовались две наклонные стороны клина — казалось, они выходили прямо из алых вод болота. Гуси ритмично взмахивали крыльями, вытянув вперед шеи. Стройно и бодро полетела стая над молочно-белой равниной.
Громадным сугробом лежала внизу равнина, затянутая дымкой. Синеватые пропасти дымились. Их студеное дыхание затягивало птиц. Но они смотрели вперед, в синюю лазурь горизонта, где уже чуть виднелась спокойная и теплая ширь моря.
Тяжелая жизнь
© Перевод О. Кутасовой
Пока лист не облетел, лиса жила в молодой роще, близ обросшей мохом и плющом скалы. Там была ее нора, сырая и грязная, с множеством входов и выходов. Но когда роща оголилась и землю устлали листья, лиса спустилась в овраг, нашла старую барсучью нору и переселилась в нее.
Лиса была совсем молодая, еще неопытная, но в ее желтых, как янтарь, глазах ярко пылал веселый и игривый огонь жизни, а под выпуклым лбом пряталась незаурядная смекалка и притворство. Когда она шла своей по-кошачьи бесшумной походкой, волоча за собой пушистый, похожий на кудель хвост, ее тонкое, длинное тело извивалось со змеиной и лукавой грацией. Следы ее выписывали замысловатые кривые по опушкам леса, где каждую ночь она мышковала.
Снега она никогда не видела и, когда низкое небо заметили снежные мухи, а лес побелел и покрылся изморозью, от удивления затявкала. Ее поразила глухая тишина, в которой каждый лесной звук отдавался четко и громка Белизна все открыла и сделала видимым, заснувший лес смолк, будто все живые существа из него исчезли.
Лиса забралась в свою теплую нору, свернулась калачиком, прикрыла голову хвостом и заснула. Так она провела день, а к вечеру вышла на охоту.
Однако на этот раз ничего не поймала. Снег продолжал падать. Из-за него она плохо видела. Кроме того, под лапами он скрипел, привычки же ходить по снегу у нее не было. Сырость раздражала, тихий, едва уловимый шепот, наполнявший воздух, и падавшая с веток снежная крупа мешали слышать.
Возле одного большого камня она подняла зайца, но догнать не сумела, потому что снег сразу замел его след. В другом месте наткнулась на спящего в кустах дрозда. Подкралась, но прыгнула неудачно. Черная птица вылетела из кустов с истошным писком. Спящая неподалеку сойка вскинулась и заверещала.
Тогда лиса снова спустилась в овраг, нашла засыпанную снегом дикую яблоню, порылась под ней и поела гнилых терпких паданцев. Затем встряхнула своей золотистой шкурой и юркнула в нору.
Когда она проснулась, снег перестал падать. Смеркалось. В воздухе пахло холодом. Склоненные ветки деревьев образовали снежные туннели. Лес казался новым и незнакомым. Изощренный слух лисы поймал далекие человеческие голоса.
