Такси унеслось прочь. Когда мы шли к крыльцу, Рой с тяжелым вздохом сказал:
– Нет смысла втолковывать таким, как этот, что я выступал против вторжения в Чехословакию!
– Ни малейшего. Все равно будет считать, что вам здесь не место.
– У него все извилины выпрямлены.
– Должно быть.
Мы вошли в просторный продолговатый холл, где потрескивал, вернее, ворковал телетайп. Рой направился к швейцару, поглядывавшему на нас из застекленной кабинки красного дерева. Какой-то тип с отвислым подбородком, вероятно член клуба, хотя по виду поп-сингер в обличье джентльмена из Сити, промелькнул мимо, направляясь к выходу. Я обвел беглым взглядом отдельные и групповые портреты, во множестве висевшие по стенам, в который раз ощутив всю шаткость тезиса о демографическом взрыве, поскольку, исходя из имевшегося поле зрения, человечество сто лет назад было явно многочисленней.
Рой догнал меня, и мы вместе пошли по крытому ковром, звучно скрипевшему под ногами коридору. В конце оказалась более просторная, чем холл, но равно высокая комната с таким множеством писчей бумаги и конвертов повсюду, какого в обозримом будущем вполне хватило бы, чтоб занять работой сотню трудолюбивых писцов, а в данный момент приютившая полдюжины одиноких мужчин, каждый из которых пребывал в той или иной степени оцепенения. Рой нажал кнопку звонка, появился моложавый официант в белом пиджаке и получил заказ принести шампанское. Внимательно оглядевшись, я перевел взгляд на Роя.
– Здесь удобно пережидать, – сказал он успокаивающе. – В промежутках между разными встречами. Отличная кухня. Весьма привлекает американцев. Можно и на ночь остаться.
– С птенчиками?
– Нет, зато по чеку выдают наличными. К тому же прекрасное место в смысле алиби: «Как же, дорогая, я был в клубе! Прикорнул в гостиной у цветного телевизора. Швейцары здесь все ленивей и ленивей. Знаешь, мне еще надо перекинуться словом с секретарем!». Вот так-то.
– Кстати, об алиби, где вы провели прошлую ночь?
– Здесь! Неплотный ужин, ранний отход ко сну. Никаких телефонных звонков не было; я проверил.
– Тогда все в порядке. Одного вы мне пока не прояснили – насчет того, почему вас устраивает, что некая особа вам не жена. Могу понять, что девушка двадцати или там семнадцати лет для этой роли не годится, ну а девушка двадцати восьми? Наверное, она для как раз уж…
– Отложим эту тему до того, как принесут шампанское.
Когда шампанское было принесено, мы пристроились в уголке в окружении томов «Панча» и «Кто есть кто», и Рой начал:
– Тут, видите ли, есть два обстоятельства. Очевидное – все, что имеет касательство к девице сорока пяти, гораздо более привлекательной, чем ваша собственная жена, но которая на самом деле не лучше, а…
– С этим все ясно. Перейдем ко второму.
– Ну а тут все просто определяется вашим желанием уйти от привычного, пристойного, богобоязненного секса, а ваша жена на это не способна. В ваших отношениях все фальшиво, все надуманно. Так больше невозможно. «Милый, Тулбоксы прислали письмо и приглашают нас к себе на Пасху, помнишь, как тебе тогда у них понравилось, ну как же, когда ты пописал в дождемер мистера Тулбокса, так что, написать, что приедем? И будь добр, передай с туалетного столика мою сумочку! И позвони, прошу тебя, этому мерзавцу, как его, керосинщику и выдай ему по первое число! Что интересного получил с почтой?» – «Ничего особенного, дорогая, вот прислали пару билетов на концерт этого Дерьмовича, еще контракт от Британского союза музыкантов, и еще пару вырезок из газет, и вот, взгляни на это, а, не хочешь ли вниз?»
Я выждал, пока часы в глубине комнаты пробьют половину чего-то.
– Хотите сказать, настолько приелось вставать по утрам, спускаться вниз к завтраку, и при этом совсем не…
– О, громы небесные, Даггерс! Тон государственного мужа!
– Спокойно! Моя – мое личное дело.
– Позвольте просветить вас, что теперь означает слово «вниз»!
– Сам знаю, что означает.
– Судя по вашей реакции, нет!
– Вы это выпалили в таком контексте, что я сразу не сообразил.
– В самом деле? Простите. Позвольте, я завершу свою мысль. Так вот, уясните себе. Девушка таких-то лет даст вам то, что вы хотите, и еще кое-что, хотя… Скорее, не то чтобы сама даст, а то, что ее можно об этом попросить. Наверное, это опять-таки в значительной степени вопрос возраста. – Рой произнес это тоном премудрого судии, чем напомнил мне, как недели две тому назад я прочел сообщение о его предстоящем участии в симпозиуме, организуемом каким-то служителем Церкви и касавшемся проблем сексуальной морали в наше (или же их) время. – По-моему, даже такие, как вы, не могут не согласиться: одна полная, воистину дающая раскрепощение доза терпимости, заимствованная хотя бы от тех, кто помоложе, – и открывается доступ всего многообразия в известный, боже ты мой, стандартный набор приемов, практикуемых супругами в постели.
– И тогда все станет естественным, как воздух, которым мы дышим?
– Вот именно! Куда это подевался Гилберт? Обычно он крайне пунктуален. Надеюсь, дома все в порядке.
– А что, вы сомневаетесь?
– Всегда что-то может случиться.
Рой оценивающе взглянул на меня, и я понял, что он соображает, то ли представить домашние неурядицы неминуемым следствием буржуазного уклада, то ли, наоборот, здоровым свидетельством более мощного, более возвышенного строя социальной справедливости, который вот-вот грядет. Однако не успел Рой открыть рот, как в комнату вошел Гилберт. Только теперь я обратил внимание, как он строен и как легко двигается. Вид у него, однако, в данный момент был встревоженный. С порога он выпалил Рою:
– Со мной Пенни!
– Как! Это невозможно. До пяти сюда женщин не пускают.
Первой моей мыслью было, что это один из заранее заготовленных сюрпризов, снискавших в свое время кое-какую славу Рою, однако вскоре стало очевидно, что его удивление и подозрительность, равно как и гнев ввиду нарушения клубных правил, абсолютно искренни. При этом выяснилось, что правила, по существу, нарушены не были: Пенни осталась сидеть в машине, которую Гилберт припарковал на Сент- Джеймсской площади. Выдав эту информацию, Гилберт устранился от малейших разъяснений, предположений или утешений. Рой в безнадежной ярости махнул рукой, завершив этот жест тыканьем в звонок.
– Что у нее на уме? – вопрошал он. – Что она сказала?
– Просто что хочет проехаться со мной, – сказал Гилберт.
– Может, ей захотелось развлечься, заскочить в магазины, где-нибудь пообедать? – высказал предположение я, с обоих сторон вызвав взгляды, на удивление единодушно выразившие жалость и презрение к моей бесцветной фантазии.
– Ну же, выкладывай, Гилберт, что она задумала? Как она себя ведет? Ей-богу, ты же все-таки должен знать!
– Она исключительно молчалива. По-моему, как обычно, задумала что-то крушить.
– Боюсь, что ты прав. Похоже на то.
– Что она может крушить, сидя в припаркованной машине? – воскликнул я, чувствуя себя одним из трех маститых хирургов, призванных мгновенно решить, стоит или нет вскрывать монарший чирей. – Ну, пройдется пару раз по обивке своими маникюрными ножничками, если те у нее окажутся!
Гилберт даже не взглянул в мою сторону:
– Должно быть, она заподозрила, что вы тут затеваете кое-что, чему ее присутствие или даже угроза такового могут помешать.
– Считаете, она намерена разделаться со мной в гостиной перед цветным телевизором?
