У каждого в шкафу

— Нет, он не по этому делу, — покачала головой Юля, выныривая из тумбочки и поправляя челку, — но весь прошлый месяц мы дружно пили оолонг, известный культурным людям антиоксидант, теперь вот — зеленый японский, который сенча. Но хуже всего был февраль. Ванька открыл для себя лапсанг сушонг, воняющий псиной, честное слово… Или портянкой, чем-то таким. Но что самое гадкое, очень этот сушонг нашему профессору понравился… профессору Корейчику, да… Теперь он завел себе личную дорогостоящую пачку, угощает подчиненных. В виде поощрения. Приходится пить. Изображая радость.

Юля говорила, говорила много, с неудовольствием улавливая собственные нарочито бодрые интонации, уместные разве что при общении с частично парализованными родственниками и посторонними капризными детьми, но продолжала.

Продолжала, как пациент с синдромом Туретта[7], физически не имеющий возможности замолчать.

Юле казалось, что словами она ловко закидает и замаскирует Черную Вселенскую Дыру, которая возникла в момент фееричного появления великолепной ярко-рыжей Маши в цветочках. На ее локте сиротливо висела санитарка Любовь Андреевна, строго соблюдающая паспортно-визовый режим в отделении.

С течением времени Черная Вселенская Дыра не исчезала, а, призывно пульсируя, увеличивалась в размерах, грозя поглотить Юлю в новых, почти удобных туфлях.

Ей было страшно.

— Я бы спирту выпила, — сказала Маша, вставая и немного прогуливаясь по комнате, — ты как?

Тот самый человек, бегло читающий по-русски, может здесь начать задаваться классическими для российской интеллигенции вопросами.

Чуть позже, хорошенько продрав горло, человек возмущенно поинтересуется предметом непонятного девичьего страха.

Ответа ему пока не будет, а множество намеков последует. Таинственных таких намеков. Законы жанра, что поделаешь, довольно беспомощно пытается оправдаться автор, приступая собственно к таинственным намекам.

от кого: [email protected]

кому: [email protected]

тема: Ящик Пандоры?

^{Добрый вечер, точнее, доброй ночи, потому что назвать время 03.22 вечером не сможешь даже ты, поздняя птица кура. Опять беспокою тебя, болван. Но я должен рассказать.}

^{Попробую по порядку. Взбудоражен, взвинчен, руки дрожат — не только не попадаю на нужные клавиши, но и сильно расплескал минеральную воду, залил ноутбук, дико устрашился возможной поломки, долго промокал одноразовыми платками, но обошлось вроде бы. Впредь буду умнее и в моменты сильных потрясений: а) не буду пить вообще, б) буду пить вдали от своего ноутбука.}

^{Стоило мне удобно устроиться в обнимку с Салманом Рушди на своей койке, как в палату вошли друг за другом две докторицы. Белые халаты. Фонендоскопы. Приветливые, чуть озабоченные профессиональные улыбки. Две докторицы. Одна из них была Юлия, а другая — Мария.}

^{Юлию я как раз и видел в стенгазете про детскую инфекцию, разумеется, я ее сразу узнал. Мария была бонусом.}

^{Думаю, ты бы тоже узнал их без труда, несмотря на все эти «цветомаскировки» с волосами и колебания веса, возможно, сезонные.}

^{Много лет я вздрагивал от страха, если среди толпы кто-то из женщин поправлял челку специфичным жестом кисти — вверх и вправо, как Маша.}

^{Много лет я покрывался ледяными мурашками, невольно выхватывая взглядом жадно курящих на бегу женщин, — Юля дымила как паровоз, прикуривая одну сигарету от другой.}

^{Тысячи раз за эти годы я просыпался от сна, застревающего тупой иглой в закрытых веках: ожидаю званых гостей, в отличном настроении распахиваю входную дверь, а там — Маша. Поправляет челку. Надо поговорить, Бобка. Или — Юля. Судорожно затягивается. Боб, можно тебя на минуточку? Et cetera, et cetera[8]… Тысячи раз ты успокаивал меня, бегая на кухню за молоком, поскольку считал, что молоко с медом — лучшее в мире снотворное.}

^{Спасибо тебе.}

^{В нашей компании ведь были и парни, но они не пугают меня совершенно.}

^{Девочки — дело другое.}

^{Не знаю, почему.}

^{Знаю, почему. Потому что они есть — а Тани нет.}

^{Таню я сжег, и мы путешествовали с урной в Питер, везли с собой мою сестру. Урна с пеплом была нестрашная, некрупная, цвета некрепкого кофе, и надо было привыкать, что моя сестра вроде бы там, это было непонятно, я не верил.}

^{Каждый кошмар сбывается когда-нибудь, только не всегда себе в этом отдаешь отчет.}

^{Вот я и вернулся обратно. Это мой ад. Как я мог вообразить, что мне позволительно сгорать там не каждый день?}

^{Любовь моя, какое же чудо — твое присутствие в моей жизни, пусть сейчас только в виде электронного адреса с собачкой посередине и «аськиного» кривоватого цветочка. Пишу тебе, и становится легче, пожалуй, сейчас я смогу сделать себе чаю. Крепкого, с молоком и сахаром, ты его смешно называешь «казахский», пусть казахский.}

^{Иногда они возвращаются, да? Иногда у их дебильных фильмов бывают удачные названия. И еще.}

^{«А я все знаю, всегда знал, — зачем-то соврал я сегодня, — сколько лет, сколько зим…»}

Из дневника мертвой девочки

Первый раз в первый класс мы идем вдвоем, коричневое платье, белый фартук, синий костюмчик с буквариком на шевроне, два сверкающих красным лаком ранца — мой с бабочкой, твой — с самолетиком, зато мы умеем летать, радостно кричишь ты.

Бабушка дежурит около мамы, ваша мама оступилась и разбила голову, говорит сдержанно бабушка, но мы знаем, что по голове ее ударил точильщик ножей дядя Миша, железной перекладиной от сломанных качелей.

Я хорошо умею читать и писать, уже давно я читаю бабушке ее любимую газету «Известия», журнал «Огонек» и книгу книг «Тихий Дон» в двух томах, ты — тоже умеешь, но все же не так хорошо, как я, в классе мы смеемся над палочками и крючочками, пугаем учительницу знанием дробей и истории древнего мира, нам это весело.

Мама появляется вместе с елкой и подарками от Деда Мороза, худая и перемученная, ее голова обрита, лицо желтое и кое-где синее, мы отмечаем праздник в кругу семьи и мертвого наряженного дерева. Утром нового года бабушка плачет — мамы наш семейный круг опять недосчитывается. Бабушка бежит в свою комнату, лихорадочно роется в ровных стопках выглаженного постельного белья, я знаю, денег она недосчитывается тоже.

* * *

«Он так и сказал: „А я все знаю, всегда знал“, — раздумывает одна женщина-врач, а потом добавил дурацкое: — „Сколько лет, сколько зим“, — что этот бессмысленный набор слов вообще может означать, вздор и вздор какой-то».