— К Рябинину я поеду сама. А к Измайловой надо послать мужчину.
— И это советовала великолепная вдова?
— Да. И советовала, чтобы к ней обратился с просьбой Николай Сергеич.
— Отличный психолог Аглая Петровна! Превосходно распределяет роли! — усмехнулся Невзгодин.
— Мужа я просить не хочу, — продолжала Маргарита Васильевна. — А вот если бы вы, Василий Васильич, не отказались помочь делу и поехать к Измайловой, то я была бы вам очень благодарна.
— Я? С моей тщедушной фигурой? — воскликнул, смеясь, Невзгодин. — Да вы, видно, хотите провалить дело, посылая меня, Маргарита Васильевна! Измайлова со мной и говорить-то не захочет.
— Полно смеяться. Я вас серьезно прошу.
— Да я не отказываюсь. Отчего и не посмотреть на Мессалину, обратившуюся в мумию.
— Так поезжайте. А я вам достану от Аглаи Петровны рекомендательное письмо. Кстати, вы и писатель… А Измайлова их уважает…
— Извольте, я поеду, но, если даже и обещания не привезу, вина не моя.
В эту минуту двери бесшумно отворились, и на пороге появилась Катя с докладом, что самовар готов.
— Вот чудный вестник! Я ужасно чаю хочу! — проговорил Невзгодин, поднимаясь вслед за хозяйкой, чтоб идти в столовую.
И снова Катя была обманута в ожиданиях:
Ее быстрый взгляд, давно изощрившийся все видеть во время внезапных появлений в комнату, когда в ней сидят вдвоем хозяйка и гость, не уловил никаких признаков любовной атмосферы, и лица и положения обоих собеседников не внушили никаких подозрений даже и Кате, знавшей по опыту, как горячо целуют в какую-нибудь короткую секунду самые почтенные мужья в коридоре, почти на глазах у жен.
Но она все-таки не теряла надежды узнать «всю правду».
Маргарита Васильевна стала разливать чай, продолжая разговаривать с Невзгодиным. Они теперь говорили о статье в «Старейших известиях» и хвалили письмо Косицкого и сдержанный ответ оклеветанных. Несмотря на то что Катя нарочно подала два стакана, Маргарита Васильевна даже и не подумала спросить: дома ли муж и не хочет ли чаю?
Это отношение к мужу решительно возмутило горничную.
«Они пьют себе чай и закусывают, а бедный Николай Сергеич сидит себе один-одинешенек, точно оплеванный!» — подумала Катя, стоявшая в коридоре и жадно прислушивавшаяся к тому, что говорят в столовой.
И она прошла к кабинету и приотворила двери.
Николай Сергеевич по-прежнему сидел за письменным столом, откинувшись в кресле.
Тогда Катя, оправив волосы, вошла в комнату и тихо приблизилась к профессору. При виде его подавленного, грустного, слегка осунувшегося лица ей сделалось бесконечно жалко Николая Сергеевича.
— Что вам, Катя? — спросил Заречный.
— Чаю не угодно ли, барин? Только что самовар барыне подала! — говорила Катя как-то особенно почтительно-нежно, взглядывая робко и в то же время значительно на Заречного.
— А барыня вернулась?
— Недавно вернулись вместе с господином Невзгодиным… Они в столовой…
Заречный поморщился, точно от боли.
«Опять этот Невзгодин!» — подумал он.
— Так прикажете чаю, Николай Сергеич? Может, и кушать хотите… Я вам сюда подам, если вам не угодно выйти… В одну минуту все сделаю.
— Я ничего не хочу.
Заречный поднял глаза на заалевшее хорошенькое и свежее лицо горничной и вдруг перехватил такой восторженный и пламенный взгляд, что тотчас отвел глаза в сторону, несколько удивленный и сконфуженный, и проговорил неожиданно для самого себя мягко:
— Спасибо, Катя. Вы… вы услужливая девушка.
— Что вы, барин? За что благодарите? Да разве вы не видите, что для вас я что угодно готова сделать. Только прикажите! — прибавила она почти шепотом.
— Ну, так сделайте мне поскорее постель! — полушутя приказал Заречный, делая вид, что не замечает горячего тона Кати.
— Опять здесь прикажете? — с едва уловимой насмешкой в голосе спросила она.
— Здесь! — ответил, не поднимая глаз, Заречный, чувствуя, что этот вопрос заставил его покраснеть и сильнее почувствовать стыд своего положения вдовца при жене.
И, словно бы желая скрыть это обидное положение, прибавил:
— Я устал и лягу пораньше… И кроме того, мне необходимо раньше завтра встать! — говорил Николай Сергеевич, внутренне стыдясь, что он должен врать перед горничной. — Вы можете разбудить меня в шесть часов? — неожиданно спросил он строгим голосом.
— Когда угодно, барин.
— Так разбудите, пожалуйста.
— Будьте покойны, разбужу. Покойной ночи, барин. И дай вам бог приятных снов.
Она не уходила, точно ожидая чего-то.
— Можете идти, Катя. Больше мне ничего не нужно! — сказал Заречный.
Катя подавила вздох и медленно вышла.
Николай Сергеевич, однако, не ложился. Он поднялся с кресла и, приоткрыв двери, прислушивался к разговору в столовой. Оттуда временами долетали фразы незначащего разговора, и это несколько успокоивало Заречного. Скоро он услыхал, что Невзгодин прощается… Он взглянул на часы… половина первого… «Значит, не особенно долго сидел… Верно, Рита рассказала ему, что бросает меня!»
И Заречный чувствовал себя несчастным, одиноким и немножко виноватым перед Ритой.
«Нет, одно спасение в работе, в науке!» — думал он, когда лег в постель и сладко потянулся, расправляя усталые члены.
И Рита, и Найденов с его унизительным разговором, и этот юноша-идеалист, и подлая статья, и книга, которую надо кончить, и Невзгодин, и Сбруев занимали его мысли и ставили перед ним вопросы, о которых он прежде не думал, когда считал себя счастливым и словно бы не замечал в себе той двойственности, о которой с такою страстностью напомнил ему Медынцев. Довольно фраз… Он за них достаточно наказан…
И вся суетливая деятельность его вне университета казалась теперь ему ненужной, бесцельной и опасной. Из-за пустяков можно лишиться положения. «Был Заречный, и нет Заречного!» — припомнил он насмешливые слова Найденова и проникся их вескостью, откровенно признаваясь самому себе, что он трус, скрывающий от людей эту трусость речами о компромиссе.
Наконец все как-то перепуталось в его мозгу, потеряло ясность, и он заснул с мыслью о том, что надо заниматься одной наукой, которая представилась ему вдруг в лучезарном образе Риты.
Заречный проснулся от света, падавшего ему в глаза, и от того, что чья-то мягкая, теплая и вздрагивающая рука осторожно дергала его за плечо.
Проснувшись, он увидел наклонившуюся над ним Катю в капоте, плотно облегавшем красивые формы ее крепкого стана. Она смотрела на него с нежной вызывающей улыбкой. Оголенная белая рука держала свечку, свет которой освещал заалевшееся пригожее лицо с лукавыми черными глазами…
— Вставайте, барин… Шесть часов… Вы велели разбудить вас! — говорила она ласковым шепотом, запахивая ворот капота, из-под которого виднелась чистая сорочка.
Заречный закрыл глаза, будто собираясь заснуть.
— Вставайте же, милый барин! — настойчиво повторила девушка, еще ниже наклоняясь над Заречным и обдавая его лицо горячим дыханием.
Вместо ответа он протянул руку и грубо и властно обхватил ее талию и привлек к себе.
— О милый барин! — шептала Катя, осыпая профессора страстными поцелуями.
В десять часов, когда Николай Сергеевич, напившись чаю, уходил в университет, Катя с еще большею
