вздохом. Единственный из четверки «добрых людей», кто угнался за Сергачом, кого еще час тому назад Игнат числил в стане если не друзей, то приятелей, Леха Тимошенко мощно молотил воздух кулаками и коленями, полы его расстегнутого пальто то развевались, словно плащ, а то попутный ветер раздувал их парусами, глаза Тимошенко горели хищным огнем, глаза уже догнали, уже терзали жертву.
Сергач поднажал, подналег, однако он понимал — пройдет минута, в лучшем случае две, и Леха догонит, подомнет, опрокинет. А на драку сил не осталось...
Какая это улица? Васильевская. Ба! Да вот же Дом кино! В десяти шагах впереди скромный вход с Васильевской улицы в административные помещения Союза кинематографистов, за двойными дверями лестница, ведущая к так называемому «Белому залу» и выше к ресторану. В ресторации Дома кино Сергачу бывать приходилось, захаживал он и в Белый зал, заходил и в Большой зал, но через другой вход, через центральный, с улицы Брестской. Ориентировался Сергач в лабиринтах Дома кино неплохо. А вот Леха вряд ли здесь бывал, и точно про лабиринты не знает!
По-рыбьи хватая ртом воздух, утирая рукавом пот со лба, спотыкаясь и едва не теряя сознание, Игнат возник перед бабушками на вахте, охранявшими вход в Московский Дом кинематографистов со стороны улицы Васильевской. Бабульки и ахнуть не успели, как взмыленный молодой человек метнулся вправо, к гардеробу, исчез за дверью, скрылся в коридоре без окон, пробежав по которому сбился на шаг, деловитый и озабоченный уже в центральном фойе, и уверенно направился к главному входу-выходу на улицу Брестская.
Маневр удался — исчезнув с одной улицы, Сергач появился на другой. Игнат семенил трусцой к станции метро «Белорусская» и злорадствовал, воображая, какой галдеж подняли прозевавшие его беспардонное вторжение интеллигентные бабуси на вахте, когда Леха вломился в их вотчину. Провинциала Леху, вне всяких сомнений, выставят обратно на Васильевскую, и он вряд ли додумается добежать до угла и свернуть на Брестскую, встанет столбом и будет дожидаться, когда же наконец кинематографисты выдворят вон и наглого Сергача. По крайней мере, минут пять-семь Леха останется на посту у служебного входа-выхода в Дом кино, Игнат тем временем успеет спуститься под землю и втиснуться в метропоезд.
Игнат посмотрел на часы. Семнадцать с минутами. Тонкую минутную стрелку мешала отчетливо рассмотреть попавшая в глаз едкая капелька пота.
В метро народу — не втиснуться, не протолкнуться. Кажется, к вечеру бушующая весь день непогода сумела загнать в подземелье всех жителей огромного мегаполиса. В толпе особенно не побегаешь, муравьиным потокам приходится подчиняться, к ним приходится приноравливаться. Оно и к лучшему, быть может, стоит поберечь оставшиеся крупицы сил для фатального марш-броска от ВДНХ к Марьиной Роще.
«Блин горелый! А ведь Тимошенко знает, в какой район Москвы я спешу! — вспомнил Игнат. — Впрочем, выставить кордоны на подступах к Марьиной Роще завсегдатаи бара „Сальери“ не успеют. Да и вообще, сегодняшний Леонид Матвеич не чета вчерашним силовикам, экстренную операцию „Перехват“ он вряд ли сумеет организовать, кишка тонка...»
Игнат успокоился, без приключений доехал до станции «Проспект Мира — кольцевая», вместе с несколькими сотнями попутчиков перешел на одноименную радиальную и хотел уже забраться в отправляющийся поезд, но не получилось.
Милицейский патруль приметил Сергача издалека. Едва Игнат появился на платформе, менты положили на него глаз. Мужчина с оттопыренным синим ухом, заботливо прижимающий к груди дешевый целлофановый пакет, который периодически морщится и гнется в пояснице, спору нет, вызывает некоторые подозрения.
«Сейчас будут паспорт проверять, — ничуть не удивился Сергач, собрался было заранее приготовить краснокожую паспортину, как вдруг сердце, екнув в груди, камнем упало в пятки. — Паспорт! Паспорт остался у нотариуса!! Абзац!!!»
Какое счастье, что менты не любят быстро переставлять ноги, не затрудняют себя громким окриком и лишним жестом. Какое счастье, что метропоезда задерживаются редко, правда, если уж задерживаются, то... Впрочем, об этом позже, а пока — одно мимолетное счастье, помноженное на другое, и вот уже пассажирский прилив, оттеснив патруль, занес подозрительного Сергача в вагон, и вместо гнусавого: «Предъявите документы», — звучит хорошо поставленный дикторский голос:
— Осторожно, двери закрываются. Следующая станция «Рижская».
Поезд тронулся, прижатый толпой к надписи «Не прислоняться» на толстом стекле, Игнат подсчитывал потери.
«Ничего у меня больше нет. Документов нет, квартиры нет, здоровья осталось на пару часов... Нет! Осталась еще надежда выжить, и есть деньги, чтобы оплатить эту надежду. А еще у меня есть... Еще у меня появились враги, с которыми, если выживу, придется как-то, черт знает как, разбираться. И еще, ежели доживу до захода луны, останется две тысячи долларов, что для бомжа не так уж и мало... Ой!»
Сергач мысленно воскликнул «ой», и его лишь плотнее прижали к толстому стеклу, в то время как большинство пассажиров, выкрикнув, выдохнув похожие междометия вслух, дружно качнулись вперед- назад, и метропоезд остановился. На секунду наступила оглушающая тишина, на второй секунде пленники вагона зашевелились и зароптали.
Зашипели динамики, сквозь треск помех пробился голос машиниста:
— Граждане пассажиры, соблюдайте спокойствие, поезд продолжит движение через несколько минут.
Через несколько минут в вагоне сделалось нестерпимо душно. Тихонечко захныкал малыш на коленях у раскрасневшейся молодой мамы, громко заговорил о безобразиях при новой власти старик ветеран. Сергач посмотрел на часы. Скоро, совсем скоро шесть, а до «ВДНХ»... Впрочем, можно выйти и на «Рижской», от «Рижской» до Марьиной Рощи даже ближе, точно ближе...
Сергач постарался забыть о времени, попытался целиком сосредоточиться на планировании нового маршрута, однако циферблат манил магнитом, и заставить себя думать о секундах свысока не получалось.
Речистый пенсионер за спиной справа подробно рассказывал аудитории историю о том, как в прошлом году на этом же перегоне сидел в застрявшем поезде аж час с лишним. Соседка слева громким недобрым шепотом поминала террористов. Игнат уперся лбом в холодное стекло, закрыл глаза и тихо сатанел, матеря садистские наклонности собственной переменчивой судьбы.
Ровно в 18.00 Сергач снял с запястья ненавистный часовой механизм, уронил фальшивый «Ролекс» под ноги, раздавил китайское изделие каблуком утепленного ботинка. Сей акт отчаяния остался незамеченным, ибо к шести на грани нервного срыва балансировали все пленники подземной ловушки.
«Ситуация в прямом смысле этого неприятного слова БЕЗВЫХОДНАЯ. И ведь что самое обидное — в руках пакет с кучей баксов, а заставить деньги работать себе во благо сейчас совершенно невозможно. Разве что пот вытереть хрустящей купюрой да высморкаться в нее. Кто сказал, что деньги правят миром? Тот, кто ни разу в жизни не потел в вагоне застрявшего метропоезда». Уничтожив поддельный «Ролекс», Сергач наконец-то потерял счет минутам, отдался на милость депрессии, самоуглубился и даже не услышал сообщения машиниста о долгожданном отправлении поезда.
Судорога дернувшихся вагонов его вроде как разбудила, под нарастающий гул движения бумажки в целлофановом пакете обретали прежнюю ценность, просыпался задремавший инстинкт самосохранения, разгонял кровь в жилах, мобилизовывая резервы.
— Станция «Рижская». По техническим причинам просьба освободить вагоны. Поезд проследует в депо, выходите, не задерживайте отправление.
Узники неисправного метропоезда заполнили вестибюль «Рижской». К самодвижущимся ступеням наверх, на воздух, Сергач пробивался долго и тяжело. Стоя на эскалаторе, хотел спросить у соседа сверху или у соседки снизу, который час, но передумал, поберег нервные клетки. И от табло электронных часов на выходе из подземки отвернулся.
Пока Сергач отбывая срок в плену у метрополитена, на улицах совсем стемнело, зажглись фонари, вспыхнули прожектора фар, и погода резко переменилась — ветер утих, иссякли снежные запасы в поднебесье, однако тучи по-прежнему нависали над Москвой рыхлым непроницаемым колпаком, и оставалось загадкой, как там луна? Появилась на горизонте или же нет пока?
Зато первый взгляд на автостраду обнадеживал. По крайней мере, в обозримом далеке ни заторов, ни
