– Смотрит сквозь пальцы на мои романы. Но хочет быть в курсе. Понимаешь, помешать мне она не может. И, наверно, думает, что, чем больше знает, тем лучше. Меньше будет тревожиться, и все такое.
– Да, вероятно.
– Ронни, как здорово, что ты здесь. Я и не надеялась, что ты приедешь.
– А я был уверен. Но ты-то почему так добра ко мне? После того как я привез тебя домой в тот вечер и когда я…
– Я понимаю. Мама преображает людей. Они всегда меняются после того, как я знакомлю их с ней. Но я боюсь, что ты себя не пересилишь. Ты надолго?
– Я должен вернуться в Лондон через неделю, в понедельник утром.
– Столько времени на дорогу ради одной недели!
Ронни устал. Он пожирал взглядом торс Симон, руки и ноги (не такие уж волосатые!) и лицо. И придумал, как отвечать на неизбежный вопрос людям вроде Чамми Болдока (если тому придет в голову полюбопытствовать. Да и где он?). Его, Ронни, заставили совершить утомительную поездку ради нескольких дней – так он нужен! – и уговорили бросить работу хоть на то время, на которое он может, ведь он так нужен, так нужен! Он с трудом одолел кожицу помидора и сказал вполне искренне:
– Я бы не сделал этого ни для кого другого.
– А! Я начинаю тебе нравиться, да?
В дверь коротко постучали, и она открылась. Вошел юный туземец с чемоданами Ронни. Когда он поставил их, Симон что-то сказала по-гречески. Судя по тону, обидное, по лицу юноши было видно, что и он так считает. Дверь тихо закрылась.
– Ай да лингвист ты, Симон!
– Ты что, рассердился?
– Парень только сделал свое дело. Что ты ему сказала?
– Чтобы впредь стучался и не совался без спросу.
– Он постучал и сразу вошел, решив, что мы его ждем. Так и было бы, подумай мы об этом. Нельзя грубить слугам.
– Тебя это не касается. – Голос ее на миг стал лондонским.
– Очень даже касается, – сказал Ронни, снова вполне искренне.
Конечно, пустяк. Важен принцип. Пусть грубят слугам и прочему люду в ресторанах и отелях типы уровня леди Болдок – чего от них еще ждать? Но не Симон. Обуздать агрессивность Симон можно, начав с пустяка. Но пока еще рано. Он принялся за виноград.
– Не пойму, почему это может тебя касаться.
– Все, что происходит с тобой, касается меня. Ясно?
– Да.
Он проглотил виноградинку.
– Какая у нас программа?
– Скукотища. Завтра прогулка на корабле, мы… – К удивлению Ронни, она оборвала себя и продолжала новым тоном, менее сонно: – Мы должны приплыть на соседний остров. Там будет обед.
– Звучит не так уж скучно. Но я имел в виду сегодня.
– Сегодня ужин.
– Я подразумевал – раньше. Начиная с этого часа.
– Ну… ничего. Мама хочет, чтобы ты надел смокинг и всякое такое и был в гостиной в полседьмого. Вот и все.
– Чудесно. Куча времени.
Он прикончил виноград, взглянул на чемоданы, открыл один и вынул шведский несессер, черный, замшевый. Достал по очереди зубную щетку и пасту, почистил зубы. Потом подошел к Симон.
– Ронни… О…
– Я ведь сказал, Симон, сейчас будем отдыхать.
– Ты хочешь лечь в постель в одежде в такую жару?
– Конечно, нет, мы должны…
– Ну так вот. О, милый…
– Слушай, ради Бога… будь…
Пытаясь удержаться, Ронни отступил, стукнулся о чемодан и чуть не упал навзничь с Симон наверху. Тогда он схватил ее за руку и встряхнул, не очень сильно.
– В чем дело?
– Слушай. Мне не нравится. Не хочу так, как в прошлый раз. Ты тряслась, точно миксер, пытаясь скрыть, что тебе это неприятно.
– Почему ты решил, что неприятно? Обожаю это, с ума схожу. Я…
