Никодимцев снова покраснел, когда выразил свое согласие. Но он скромно прибавил, что далеко не знаток, хотя и любит живопись, и предложил Инне Николаевне начать осмотр с мрамора.
— А вам разве не надоест еще раз смотреть?
— Нисколько!
Его просветлевшее радостное лицо и без слов говорило Инне Николаевне о том, как рад он быть вместе с нею. И эта новая победа доставляла ей не одно только тщеславное удовольствие женщины, избалованной поклонниками. Она чувствовала, что Никодимцев серьезно ею увлечен, и это сознание было ей приятно.
И Инна Николаевна сказала ему:
— А ведь я очень рада, что встретила вас здесь так неожиданно! — с лукавым кокетством прибавила она.
— А как я рад, если б вы знали! — горячо воскликнул Никодимцев. — Ведь я пришел на выставку, чтоб вас увидать! — неожиданно прибавил он и смутился, сам удивленный тому, что сказал.
— И вас не остановил вчерашний визит?..
— Напротив…
— Ну, вот мы и обменялись признаниями в симпатии друг к другу… Теперь показывайте мне выставку, Григорий Александрович!
Они начали осмотр. Никодимцев, счастливый и радостный, забывший про свой департамент, обращал внимание своей спутницы на то, что казалось ему хорошим, и объяснял, почему это хорошо. У некоторых картин они стояли подолгу, и Никодимцев с удовольствием заметил, что у Инны Николаевны есть художественный вкус и понимание красоты.
Одна небольшая, хорошо написанная картина, представлявшая собой молодую, красивую женщину и молодого мужчину, сидящих на террасе, видимо чужих друг другу и скучающих, обратила особенное внимание Инны Николаевны. Она спросила своего спутника, как называется эта картина.
— «Супруги»! — отвечал Никодимцев, заглянув в каталог.
— Я так и думала!.. Взгляните, как обоим им скучно, а они все-таки сидят вдвоем… Зачем?
И Никодимцев заметил, как омрачилось лицо молодой женщины и какое грустное выражение было в ее глазах.
— Зачем? — повторила она. — Как вы думаете, Григорий Александрович? А впрочем, что ж я вас спрашиваю? Вы, вероятно, не могли бы быть в положении этого мужа… У вас ведь взгляд на брак другой… Я помню, что вы говорили…
— Но одинаково можно спросить: зачем и она сидит? — взволнованно сказал Никодимцев.
— Уйти? Как это легко говорится и пишется в романах. А может быть, ей нельзя уйти.
— Почему?
— А потому, что некуда уйти… Быть может, отец и мать этой итальянки обвинили бы дочь, что она ушла из такой виллы… И они правы, с своей буржуазной точки зрения.
— Но разве…
— Знаю, что вы хотите сказать! — перебила Инна Николаевна. — Вы хотите сказать, что лучше идти в продавщицы, чем жить с нелюбимым человеком… Не правда ли?
— Правда.
— А может быть, она уж так испорчена жизнью…
— Не может этого быть! — в свою очередь порывисто перебил Никодимцев. — Вы клевещете на эту женщину… Посмотрите: какие у нее глаза…
Инна Николаевна горько усмехнулась. Между бровями появилась морщинка.
— А посмотрите, какой у ней бесхарактерный рот… какая ленивая поза!.. Она, наверное, безвольная женщина, готовая от скуки не быть особенно разборчивой в погоне за впечатлениями… А эта терраса с вьющимся виноградом и морем под ногами так хороша! Быть может, эта женщина ни на что не способна, изверилась в себя и так привыкла к удобствам и блеску жизни, что никуда не уйдет и все более и более будет вязнуть в болоте… И, пожалуй, уйти ей — значит совсем погибнуть… Кто знает? А может быть, у нее есть дети, которые мешают уйти, если муж не отдаст детей… И все это вместе… И мало ли что может быть! Это канва, по которой можно вышивать какие угодно— узоры…
Никодимцев слушал, затаив дыхание.
— И знаете ли, какой я вопрос себе задаю, глядя на эту картину? — продолжала она возбужденным прерывистым шепотом.
— Какой?
— Зачем эта женщина вышла замуж за человека, с которым, вероятно, стала скучать тотчас же после замужества… Да, верно, и невестой скучала…
— Вы думаете? — почему-то радостно спросил Никодимцев.
— Уверена… По крайней мере так должно быть, судя по лицам этих супругов… У нее все-таки неглупое и не пошлое лицо… Есть что-то в нем такое, напоминающее об образе божием… Она, быть может, и смутно, но задумывается иногда не об одних только шляпках… А он? Что за красивое и в то же время пошло-самодовольное и грубое лицо… Я не выношу таких лиц!
«И, однако, вчера только такие и были!» — невольно вспомнилось Никодимцеву.
— Так почему же, по вашему мнению, она вышла за такого человека замуж?
— А как выходят часто замуж! Немножко иллюзии, немножко жалости к влюбленному человеку, немножко желания быть дамой и много… много легкомыслия. И вдобавок полное непонимание изнанки брака… Однако… мы зафилософствовались… Если у каждой картины мы так долго будем болтать, то не скоро осмотрим выставку…
Они пошли дальше…
— Вы не устали ли? — заботливо спросил Никодимцев после того, как были осмотрены все нижние залы.
— Ужасно!
— Так что ж вы не сказали? Присядемте скорее…
— Но я боюсь вас задержать… И то я вас задержала, а вам, верно, нужно на службу… Вы, говорят, образцовый служака…
— Да, говорят… Но… Вот диван свободный… Садитесь, Инна Николаевна.
Они сели.
— Так какое «но»? — спросила Инна Николаевна.
— Мне хоть и надо на службу, а я сегодня не поеду.
— И не будете раскаиваться потом?
— Я раскаивался бы, если б не был сегодня на выставке…
— И вы мастер говорить любезности, Григорий Александрович?.. Это нехорошо. Я в самом деле возгоржусь и подумаю, что вам со мною не скучно болтать.
— Я очень редко лгу, Инна Николаевна! — серьезно промолвил Никодимцев.
Несколько минут оба молчали. Инна Николаевна с любопытством взглядывала на Никодимцева и не раз перехватывала его восторженные взгляды.
— Я отдохнула. Идемте! — наконец сказала она.
Они осматривали залы верхнего этажа и, останавливаясь у картин, обменивались впечатлениями. Инна Николаевна не раз удивляла Никодимцева своими тонкими замечаниями, и он снова подумал, как такая умная женщина могла принимать таких молодых людей, каких он видел у нее.
И он спросил:
— А вы вчера так и не поехали на тройке?
— Нет! — слегка краснея, отвечала молодая женщина. — Надоели эти компании… И публика, которую вы вчера видели, не особенно интересна… Это все товарищи мужа. Но, знаете ли, нельзя быть очень разборчивой в знакомствах… Иначе останешься совсем без людей! — словно бы оправдывалась молодая женщина. — А вы, говорят, совсем отшельником живете?
— Почти.
— И не скучаете?
— Не скучал.
