Через пять минут яличник и его маленький подручный уже шли на пристань, и Бугай предложил нанятому им на ночь человеку остаться на день, а то и на два или три…
— А ты?
— Мы с Маркушкой землю копать… А у тебя ноги больные… Сиди на шлюпке да греби, пока мы не придем… Так, что ли?..
Дело было слажено, и Бугай с Маркушкой пошли.
— На рынок зайдем, Маркушка. Как зашабашат на работе — будем с обедом.
Рынок, расположенный у Артиллерийской бухты, был менее оживлен, чем бывал обыкновенно в ранние часы утра. Но все-таки толкались толпа покупателей и покупательниц; среди говора выделялись громкие голоса торговок.
На небольшой площади рынка стояли маленькие лавчонки, палатки, ларьки и столики. Висели туши быков, свиней и баранов. Повсюду кучи овощей; высились горы арбузов, дынь, и стояли корзины с фруктами. У самого берега продавали свежую камбалу, султанку и бычков. Там же можно было купить устрицы и мидии. А в стороне валялась любимая народная вяленая тарань.
Бугай купил хлеба и соли, огурцов, кусок ветчины, несколько арбузов, две бутылки кваса и на копейку леденцов, все уложил в кулек и сказал:
— Ловко пообедаем, Маркушка… Валим!
Они свернули на Екатерининскую (большую) улицу. Середина ее была запружена матросами, которые тащили большие орудия. То и дело на тротуарах попадались раненые солдаты. Изредка проезжали татары верхами.
Окна большей части домов были закрыты ставнями.
— Нахимов небось встал! — промолвил Бугай, указывая на раскрытые окна в квартире адмирала. — И Корнилов, может, и ночь не спал… в заботах… А есть которые начальники и дрыхнут… Ну, да Корнилов их разбудит… Он сонь и лодырей обескуражит… Не таковский!
Мимо проехал шибкой рысью высокий молодой полковник в белой фуражке, с перекинутым через плечо тонким ремнем, на котором болтались длинный круглый футляр и подзорная труба.
— А это анжинер Тотлебев! — сказал Бугай, переиначивая фамилию Тотлебена. — Сказывают: скорый и башка по своей части… Всем стройкам начальник… До его не знали, как приступить, а как приехал с Дуная — закипела работа… Поедет за город, оглядит кругом и тую же минуту: «Здесь, мол, стройте баксион. Здесь батарея. Здесь, мол, насыпай потолще вал»… И так, Маркушка, вокруг города объезжал… А на эти дела Тотлебев, я тебе скажу, собака и глаз… Наскрозь видит…
— А что у него сзади болтается, дяденька? — спросил любознательный мальчик.
— Труба подзорная… Знаешь?
— Знаю.
— И планты.
— Какие планты?
— Нарисовано, значит, как строить. Дал плант офицеру и… понимай. А прекословить не смей… Сказывали люди, что в ем большая амбиция… Ему одному, значит, чтобы все уважение. И без его чтобы никто не касался…
— И строгий, дяденька?
— Строгий… Однако не зудит, даром что из немцев… Немец, Маркушка, завсегда донимает словами… На то и немец… Любит, чтобы по порядку вымотать душу… Был у нас на «Тартарарахах» (корабль «Три иерарха») старшим офицером один такой немец… В тоску ввел… Спасибо Нахимову… бригадным тогда был… Ослобонил матросов… «Переводись, говорит, немец, в Кронштадт… А у нас, говорит, в Черном море, немцу не вод».
Скоро Бугай и Маркушка вошли на большой бульвар, на окраине города, на горке, заканчивающейся обрывом… Внизу синелась Корабельная бухта. На другой стороне бухты высились доки, слободки, и за ними белела башня над Малаховым курганом.
Бульвар лишился деревьев. Они были срублены. На конце бульвара уже стояла батарея…
Впереди бульвара почти был готов четвертый бастион; из амбразур чернели орудия. Вся местность вокруг была полна рабочими, рывшими и насыпавшими новые укрепления…
Бугай и Маркушка вошли в бастион.
Занятые работой матросы не обратили на пришедших внимания. Офицеры были тут же и наблюдали за работами.
Все работали быстро и возбужденно, видимо стараясь скорей привести свой бастион в боевую готовность и в такой порядок, к какому привыкли на своих кораблях. И чувствовалось, что у всех уже есть что-то любовное к своему бастиону, какое бывает у хозяйственных людей, устраивающих свои жилища на долгое время.
— Гляди, Маркушка! — проговорил Бугай, указывая на большие корабельные пушки, дула которых смотрели в амбразуры, прорезанные в вале, за которым мог скрываться человек от пуль. — Из эстих самых и будем встречать гостей орехами. А где, братцы, тут Игнат Ткаченко? — обратился Бугай к ближним матросам.
Маркушка уже увидал отца у последнего орудия, в конце бастиона, и побежал к нему.
Он обкладывал фашинником «щеки» амбразуры [30], вполголоса мурлыкая какую-то песенку.
— Здравствуйте, тятенька! — проговорил мальчик.
Отец поднял голову, и по его лицу пробежала радостная улыбка.
— Здравствуй, Маркушка… И дурак же ты… В шабаш приходи! — воркнул Ткаченко.
Однако бросил работу, пожал руку сына и торопливо промолвил:
— Видишь, спешка… Где живешь?
— У дяденьки Бугая… В рулевых…
— В кису не накладывал тебе?.. — с ласковой шутливостью спросил матрос.
— Не накладывал…
— Не за что… Твой Маркушка молодца! — промолвил подошедший Бугай.
— Зачем, Бугай, не на ялике?
— Сюда работать пришли… И Маркушка пожелал…
— Правильно, Маркушка. Потрудись за Севастополь!.. А пока лясничать некогда… Не похвалят и меня и тебя, дедушку с внуком… Начистит зубы батарейный… У нас и на баксионе, как на корабле…
С этими словами Ткаченко принялся за работу у амбразуры.
— А ты, Игнашка, комендором? — спросил Бугай.
— Комендор.
— Смотри, шигани его!
— Шигану… Только приходи!
— Пообедаем с Маркушкой и зайдем…
— То-то зайди, братцы… А за Маркушку спасибо, Бугай… Сирота ведь!
— Форменный рулевой… Ну, валим, Маркушка. Тятьку повидал и на работу!
Через несколько минут наши добровольцы были уже за бастионом, где шла работа.
Каждый из них получил по лопате, встали в длинный ряд рабочих и принялись рыть землю.
Бугай и Маркушка работали изо всех сил, сосредоточенно и молча. Маркушка увидел, что не один он был такой мальчишка. Он заметил, что среди вольных рабочих были и приятели-мальчишки, и знакомые девочки, и матроски из слободки.
И Маркушка ожесточеннее рыл каменистую землю.
Вдруг в первых рядах раздалось «ура» и подхватилось следующими рядами. Закричали «ура» Маркушка и Бугай и сняли шапки.
В нескольких шагах остановился на лошади высокий, сухощавый, слегка сгорбленный Корнилов.
Еще громче кричали «ура».
Серьезное и умное лицо Корнилова, бледное и утомленное, дышало энергией и решимостью. Усмешка играла на его тонких губах.
