отдаленной приемной услышат его.
– Вы, верно, хотели бы с ней никогда не расставаться. Влюбились в нее, как обезьяна! Вы вместе угощались! Вы уже условились с ней! Я знаю, знаю. Она хочет петь и играть в опере. Пусть она поет дурно! Пусть голос ее ничтожный! Карлица мне говорила. Она слышала ее свинячий визг. Но что из того? Вы способны на все. Любая новая развратная баба веревки может из вас вить! Ах, я не вынесу этого! Я умираю! Я задыхаюсь! Не могу! Не могу! Ах!
Габриэлли схватилась за сердце и упала на софу почти в судорогах.
– Успокойтесь, божественная! Успокойтесь, прелестная! – умолял Елагин. – Ничего подобного. Клянусь вам! Она на сцену и не просилась. Мы и голоса ее не слыхали. Она только участвовала в фокусах, показанных ее мужем, который оказался известным шарлатаном, во всей Европе прославленным под именем Калиостро.
Имя это произвело волшебное действие на Габриэлли. Она мгновенно утихла и поднялась.
– Калиостро, говорите вы? Так это сам Калиостро! – с благоговейным страхом сказала певица.
– Да! Да! Калиостро! Несомненный шарлатан и авантюрист, – радуясь перемене настроения итальянки, припадки неистовой ярости которой были хорошо знакомы не только ему, но и всей труппе и нередко вели к самым плачевным последствиям. – Успокойтесь. Все опасения ваши совершенно безосновательны. После фокусов Калиостро с супругой таинственно исчезли. Полагаю, подговорили слуг. Ничего, мой камердинер проведет расследование, и мы все узнаем. За ужином, точнее за ранним завтраком, женщины не присутствовали. Успокойтесь, прелестная!
Иван Перфильевич преклонил колено перед сидевшей на софе красавицей.
– Божественная, поверьте в правдивость моих слов. Я сейчас еду во дворец и, между прочим, возобновляемый с вами контракт везу к окончательному утверждению государыней.
– Нет, мне мало ваших уверений. Тем более, что она жена Калиостро, который все может!
– Все может? Ну, он едва ли все может. А в российских пределах, думаю, совсем ничего, кроме вранья и фокусов.
– О, это сильный человек! Я знаю, – сказала певица. – Но вам на слово не поверю. Вы поклянитесь.
Она достала медальон, висевший на ее груди, поцеловала и протянула директору.
– Здесь святая гостья! Прикоснитесь и поклянитесь, что не возьмете на сцену Калиостершу.
Делать было нечего. Иван Перфильевич поклялся на католической святыне, что не возьмет на сцену «Эрмитажа» Калиостершу.
– Моя карлица видела ее днем, дома, – говорила певица, успокаиваясь. – Она уже не первой молодости и сильно отцвела, помята и потрепана. Ведь муж возил ее повсюду с собой. И она совсем не графиня, а была трактирной служанкой в Риме. Ее настоящее имя – Лоренца, да, Лоренца Феличиани. Моя карлица все узнала.
– А настоящее имя графа Калиостро?
– Этого я не знаю.
– Итак, вы поверили, успокоились! Боже мой, кто может в вашем присутствии думать хотя бы о самой Венере. Ну, дайте вашу ручку, восхитительное существо!
Габриэлли протянула руку, благоухавшую мускусом, грубая ладонь которой свидетельствовала о домашних трудах. Восхищенный директор покрыл ее поцелуями и присел рядом.
– Божественная! Один поцелуй! – шептал влюбленный старик. – Я себя чувствую, словно выпил эликсир молодости. Где твои угрозы, господин Великий Кофт! Хе-хе-хе!
Иван Перфильевич попытался обнять мощный стан знаменитой певицы. Бурные проявления южного темперамента как бы наэлектризовывали поклонника. Хотя нередко в него летели башмаки и различные хрупкие предметы, а порой и на щеках отпечатывалась мужественная десница итальянки, бывало, и ее крепкие ногти.
Медленно утихая, как вулкан, певица отстранилась от директора спектаклей.
– Вы сказали, что везете мой новый контракт императрице? – строго спросила она.
– Видите ли, прелестная, он, собственно, не совсем новый. Вы получите дополнительно всю сумму, которую хотите в виде сверхконтрактных пособий. Итак, хотя контракт старый…
– Как старый! – мгновенно воспламеняясь, вскричала певица. – Что это значит – старый контракт?
– Я ручаюсь, что вы все получите. Театральные деньги в моих руках. Кроме того, единовременное безвозвратное пособие в тысячу червонцев…
– Но Безбородко обещал Давии пять-десять тысяч червонцев! Я требую, чтобы со мной был заключен новый контракт! – кричала певица, почти столкнув с софы директора.
– Государыне императрице не угодно было его утвердить, но повелеть изволили возобновить контракт в прежнем виде. Что же я мог поделать? Воля монархини священна, – разводя руками, говорил Иван Перфильевич.
– Но ваша императрица, кажется, достаточно богата! – раздувая ноздри орлиного носа, нервно хохоча, говорила Габриэлли.
– Государыня ответили, что такое жалование у нее фельдмаршалы получают.
Габриэлли решительно поднялась.
– Сейчас же принесите мне контракт, и я разорву его в клочья. Я не останусь и трех дней в России. Можете, если хотите, взять примадонной Лоренцу Калиостро. Не желаю больше служить в вашем балагане, не желаю дышать воздухом вашей грязной, варварской страны! Давайте контракт! Давайте сейчас же контракт! И кланяйтесь вашей императрице!
– Божественная, ради всех святых! – взмолился Елагин. – Успокойтесь! Говорю же, вы получите больше!
– Ничего не хочу. Отдайте мой контракт! Со мной здесь поступают, как с ничтожной фигуранткой. Все монархи Европы наперебой добиваются чести, чтобы я пела на их придворных сценах. Я видела у ног своих принцев крови, я – дочь повара и жидовки.
– Умоляю вас, очаровательная, несравненная, не принимайте сгоряча столь необдуманного решения. Вы гордость и украшение «Эрмитажа»! Вы императрица нашей сцены! Что значат контракты в России? У нас даже и законы ничего не значат. Написано и утверждено одно, а на самом-то деле бывает совсем другое! На коленях вас умоляю, не настаивайте, подпишите старый контракт и оставайтесь в России!
– Хорошо, я останусь. Вы просите – останусь и подпишу контракт. Но с одним условием! Протанцуйте сейчас передо мной, и тогда я на все согласна.
– Но, прелестная, что это вам вздумалось? – изумился Елагин. – Как же это я вдруг буду танцевать? И зачем это вам надо? Вы шутите.
– Нисколько, – хладнокровно сказала певица. – Или вы протанцуете, или я отказываюсь возобновить контракт и уезжаю из России.
– Но… я давно не танцевал и все позабыл. К тому же меня могут увидеть…
– Вас никто не может увидеть, кроме меня. Протанцуйте, не упрямьтесь.
– Но это странно! Прилично ли в моем возрасте, в звании статс-секретаря и сенатора танцевать, подобно юному пажу!
– Если так… прощайте! – итальянка решительно направилась к двери.
– Постойте! Постойте! – кинулся за ней Елагин. – Ну, хорошо! Если вы требуете, протанцую. Но как же без музыки?
– О, я буду бить такт в ладоши! – Итальянка вдруг улыбнулась, обнажив блестящие зубы, и, сверкнув задорно очами, принялась подщелкивать пальцами.
– Эх-ма! Была – не была! – по-русски крикнул старик. – Да что вы думаете, – продолжал он по- французски, – я не сумею протанцевать? Да я всякого молодчика обгоню!
Выпитое за завтраком вино вместе с опьяняющей близостью огненной итальянки ударило старику в голову. Дух мальчишества, циничной насмешливости овладел им. Ему в самом деле захотелось щегольнуть молодечеством и легкостью перед красавицей.
– Вот как танцуют! Раз! Два! Три! Вот как это танцуют! Ну, господин Великий Кофт, где ваши угрозы? Раз! Два! Три!
Но вдруг, исполняя особенно трудный пируэт, поскользнулся, стопа его подвернулась, и он грузно
