прочна, как показалось. Приземляюсь и, чтобы братишке со сломанной челюстью было не так обидно, бью опять же в челюсть его напарника по игре в шары. Тот как раз собрался ткнуть кончиком кия мне в глаз, однако мой кулак оказался быстрее. Нокаут, вялые пальцы роняют кий-копье.
Не даю кию упасть, подхватываю его на лету. Правой пятерней хватаюсь за утолщение в основании кия, левой за середину. Поворачиваюсь к азерам. Ого! Они ринулись в атаку. Еще секунда, и я бы получил бутылкой по темечку. Правая конечность вперед и вверх – сбиваю вооруженный бутылкой кулак с опасной для макушки траектории, левая рука вперед и вниз – кончик кия бьет по гениталиям противника и застревает у него между ног. Хватаю кий второй рукой. Рывок обеими руками, левая вверх, правая вниз, и азер с бутылкой полетел вверх тормашками.
Справа блеснул нож. Левая рука отпускает кий и, пока правая замахивается, блокирует клинок. После замаха самым естественным образом следует удар кием по чужой голове. Дерево с треском ломается, голова выдерживает. Оглушенный азер падает, а у меня остается огрызок кия в правом кулаке.
На острие атаки противника оказывается Чингиз. Ах, какая радость! Конкретно тебя, милый, я оприходую с особым удовольствием.
Чингиз наткнулся животом на обломок кия, хрюкнул и согнулся буквой Г точно так же, как и прошедшим днем возле «толчка». Он снова смотрел на меня снизу вверх удивленными и одновременно злыми глазами. Неприятный взгляд, не люблю, когда на меня так смотрят. Раз – бью Чингиза кожаной коленкой в небритый подбородок, два – выпрямляю ногу и попадаю острым носком ему в пах. Все, больше он на меня не смотрит. Чингиз лег, зажмурился, скрючился и пускает слюнявые пузыри, а в меня летит стул. Плохо летит, медленно. Метнувший стул азер совсем не умеет целиться предметами с неопределенным центром тяжести. Смещаюсь в сторонку коротким приставным шагом, и стул пролетает мимо. Бросаю в ответ огрызок кия. Весит огрызок всего ничего, зато попадает азеру в глаз. Тупым концом, разумеется. Азеру больно, очень больно, но повязка, как у Кутузова, поперек щекастой физиономии ему не грозит.
Сколько их еще осталось, невредимых? Несколько. Атака захлебнулась. Противник ретировался. Враг празднует труса. Добить господ рыночных торговцев или не стоит? Пожалуй, не стоит. Ребята прижались к стенке, щерятся, в загорелых руках мелко дрожит холодное и импровизированное оружие. Им страшно, а, значит, когда я уйду, они не кинутся следом. Они обратятся за помощью к мобильному телефону, выйдут на связь с курирующими рынок ментами. И правильно! Должны же менты в конце концов хоть кого-то защищать и оберегать, правда?
Я оглянулся по сторонам, осмотрелся. Девицы у стойки окаменели. Невозмутимый бармен, умница, как ни в чем не бывало полирует хрусталь фужеров краешком белоснежного полотенца. Приоткрылась дверца в подсобку, которую я не заметил, войдя в помещение. Из подсобки, раскрыв рот, на меня взирает с ужасом тетка-толстуха в рабочем синем халате. Короче, более желающих поучаствовать в драке не наблюдается.
– Слушай сюда, звери! – обратился я к азерам, лихо уперев руки в боки. – Соберите для начала десять штук баксов и носите их всегда с собой, ясно? Я приду за деньгами. Я могу появиться в любой момент, в любом месте, где вы кучкуетесь, поняли? Не будет денег, всех на фиг кастрирую, усекли?
Ответных реплик я решил не дожидаться. Изящно развернулся на каблуках к выходу и пошел, мягко перекатываясь с пятки на носок.
Я вышел из бара под аккомпанемент последних аккордов песенки голосистого Филиппа. В заведении я пробыл совсем недолго, от силы минут пять. На воздухе все по-прежнему. Желтеют окна домов, серым отливает слабо освещенный асфальт, черным-черно возле коллективного забора конгломерата гаражных кооперативов. Ускоряя шаг, я пересек серое пятно асфальта. Оказавшись на тропинке возле забора, побежал трусцой. Отбежал метров десять и спринтерским рывком пересек параллельную забору улочку с односторонним движением. Мне повезло – по улочке катило всего одно авто далеко впереди, и досужих прохожих вокруг никого. Я перепрыгнул низкую ограду газона, угрем скользнул меж кустов сирени, крутанулся юлой, припал на одно колено и замер. За спиной – шестнадцатиэтажная жилая громада, в окнах первого этажа темно, сиреневые кусты в темноте выглядят черными сугробами. Я затаился между кустов- сугробов и спокойно наблюдаю за входом в бар. Я жду.
Ждать пришлось минут двадцать. За это время по пешеходной дорожке вдоль улицы прошествовала разбитная компашка выпивших подростков и прогулялся рослый дядька с ротвейлером на поводке. Собака облаяла сиреневые кусты, дядька, спасибо ему большое, обругав четвероногого друга кошкодавом, не позволил псине обследовать газон. Человек с собакой удалились восвояси, а мне снова повезло – пошел дождь. Мелкий и нудный, почти осенний дождичек хлынул с небес. Нежданно-негаданно. Мокрая ночь гарантировала безлюдье на этой плохо освещенной, не пользующейся популярностью среди пешеходов улице.
Минули тысяча с лишним секунд, и вот наконец в поле зрения появились менты. Но сначала я их услышал – менты мчались на вызов, включив сирену. Улюлюкая сиреной, легковой автомобиль с синей надписью «Милиция» на борту подрулил к гостеприимным дверям бара. Сирена онемела, выключился мотор, открылись автомобильные дверцы, из мусоровоза вышли... Ба! Знакомые все лица! Господа начальники в штатском, коих я перекрестил в Ларина и Казанову, оба-два тут как тут! Пашут герои, как выяснилось, сутки напролет, как пелось в старинной народно-мусорной песне: «...служба дни и ночи». Устали, болезные, вона, как шаркают ногами по асфальту, сгорбились, Ларин курит в кулак, Казанова мнет лицо ладошкой, зевает.
Двери бара закрылись за тандемом ментов, и тишину нарушил вой очередной сирены. На сей раз к месту происшествия катила, не жалея покрышек, карета «Скорой помощи». Белая с красным карета припарковалась, закрыв прекрасный вид на вход в заведение, и опять потянулись долгие минуты ожидания. Пять минут, десять... Ага! Карету «Скорой помощи» огибают один за другим Казанова, Ларин и один из уклонившихся от физического контакта с рэкетиром азер. Расклад ясен – невредимого азера, видать, самого смышленого из всех невредимых, повезут в отделение писать заявку на забияку по кличке Супер.
Улица с односторонним движением. Я сделал ставку на то, что правила дорожного движения не будут нарушены, и не просчитался. Мусоровоз сворачивает в мою сторону. Будь готов, Супер! На старт, внимание, марш...
Я выскакиваю из засады в кустах сирени и бегу наперерез набирающему скорость милицейскому автомобилю. Я все рассчитал точно, стартовал вовремя. Я и автомобиль пересекаемся посреди промокшей пустынной улочки. Прыгаю на капот. Ларин за рулем, конечно же, не поймет, что я прыгнул. И он, и Казанова в соседнем кресле решат, что авто задело крылом бегуна-самоубийцу. А заявитель на заднем сиденье, безусловно, не идентифицирует мелькнувшую за припорошенным дождевыми каплями стеклом человеческую фигуру с беспощадным Супером. Короче – прыгаю, пальцы скользят по влажному капоту. Локти, сгибаясь, амортизируют контакт с машиной. Сила инерции швыряет тело на ветровое стекло. Выгибаю спину колесом, прячу голову в плечи и качусь, качусь колобком по автомобильным выпуклостям. Больно ударяюсь копчиком, царапаю обо что-то макушку, однако и кости, и мясо пока целы. Перекатившись через машину, кручусь в воздухе, носки сапожков касаются асфальта, и теперь колени выполняют роль амортизаторов. Колобком вращаюсь на асфальте. Законы физики заставляют меня уподобляться сказочному колобку целую секунду. Перед глазами круговерть, к горлу подступает тошнота, дышать некогда. Растаяла в вечности секунда, последний раз переваливаюсь через плечи. Оберегая ушибленный копчик, сначала бью каблуками в асфальтовую твердь и только потом осторожно опускаю попу на искусственный камень. Тошнота и карусель перед глазами прекращаются после второго жадного вздоха. Слышу писк резины, вижу, как заносит экстренно затормозивший мусоровоз, и, закрыв глаза, расслабляюсь в позе цыпленка табака.
Автомобиль остановился наискось, перегородив улочку метрах в семи от меня, «убитого». Первым из авто выскочил Казанова, цокот его шагов все ближе и ближе. Скрипнула, открываясь, передняя левая дверца, слышу, как вылезает под дождь Ларин. Пора оживать? Пора!
Из позиции жареного цыпленка я резко перехожу в стойку дземондзи-но-камаэ. Встаю, повернувшись к бегуну Казанове немного боком, вес тела распределил поровну на обе слегка согнутые ноги, спина прямая, кулаки перед грудью. Казанова от столь неожиданного превращения расплющенного цыпленка в готового атаковать бойца сбивается с шага, спотыкается и, честное слово, сам подставляется под удар. Мой напряженный кулак ввинчивается в точку чуть левее его сердца, которую японские Мастера Смерти называют «дэнко». Казанову передернуло, болевой шок он пережил, но сознание у мента помутилось.
