Честно признаться, Игнат ожидал, что репортерша Кривошеева, едва услышит о его, Сергача, причастности к таинственному убийству Овечкина, с ходу заорет: «Я должна с вами встретиться, немедленно!» Не тут-то было...
– Алло, где вы там, мужчина? Объясните, зачем вы мне звоните? Я слушаю.
Вздохнув, Игнат выложил припасенные козыри, думая о том, что, ежели Кривошеева опять отреагирует вяло, придется вешать трубку и идти на почту, сочинять письмо Циркачу. Одно хорошо – почта рядом, через дорогу.
– А вы знаете, что Овечкин занимался делом об убийстве Шумилова?
– Мне это известно, дальше что?
– Вам известна такая фирма – «Самохин и брат»?
– Послушайте, каждая минута мобильной связи стоит...
– Погодите! Вы знаете, что Самохина-младшего вчера убили?
– Как убили?
– Задушили.
– Но вы-то откуда...
– Долго объяснять, а каждая минута мобильной связи обходится вам слишком дорого. Давайте встретимся. Хотите, я приеду сейчас в редакцию «Московских тайн»?
– Нет, лучше не в редак...
– Простите, что перебиваю, но все же нам лучше встретиться именно в редакции. И еще у меня есть одно непременное условие, ежели вы не согласитесь его выполнить – встреча не состоится.
– Сколько?
– Чего «сколько»?
– Сколько вы надеетесь получить с «Московских тайн» за свой рассказ? – В ее голосе прозвучала насмешка.
– Нисколько, – ответил Игнат. – Проблема в том, что я главный подозреваемый в деле об убийстве Самохина-младшего. Меня подставили и... И продолжают подставлять. У меня куча друзей, есть среди них и люди, не чуждые журналистики, но я хотел бы поделиться эксклюзивной информацией с человеком, которого потом не обвинят в субъективном ко мне отношении, в излишней ко мне симпатии. Я хочу успеть рассказать свою версию произошедших событий – чтобы потом, когда... В смысле, если случится... Ну, в общем...
– Да, понятно. Так какие же ваши условия?
– Хотя бы до того, как мы с вами пообщаемся, не сообщайте, что я на вас вышел, ни на Петровку, ни в фирму Самохина.
– Понятно... Что ж, это я вам могу обещать. Вы, конечно, вправе не верить мне на слово, однако...
– Я вам верю! Теперь вы сами, надеюсь, понимаете, почему лучше встретиться в помещении редакции.
– Убейте, не понимаю.
– Гм... Убейте... Меня как раз подозревают, причем активно, в серии убийств, которых я не совершал. Я думал, вам будет более... более спокойно разговаривать с таким, как я, подозреваемым в заведомо безопасном месте.
– Ха-ха-ха... – Смех у нее был хороший, искренний, без намека на высокомерие или издевку. – Простите, но вы плохо себе представляете мою работу. В ноябре девяносто девятого я ездила в Чечню, в осажденный Грозный. Догадываюсь – моих репортажей с линии фронта вы не читали... За мою нервную систему не беспокойтесь, я хоть и женщина, но не боюсь мышей, темных переулков и подозреваемых в убийстве... Откуда вы звоните?
– Метро «Чистые Пруды».
– Жду вас у себя дома... ну, скажем, в два часа. В редакции шум, гам, там мы не сможем спокойно поговорить. Я живу в районе «Бауманской». Успеете добраться? Устроит?
– Я могу и раньше...
– Но я не могу. Раньше двух встретиться с вами у меня никак не получится.
– Хорошо, в два часа.
– Запоминайте адрес...
Игнат запомнил ее адрес и подумал злорадно: «Вот так, господин Самохин! В четырнадцать ноль-ноль вы, скрипя зубами, запустите в действие резервный план моего физического уничтожения, а я в то же самое время начну осуществлять свой, так сказать, встречный план... Каковой, впрочем, пока что состоит всего лишь из одного-единственного пункта, согласно которому состоится встреча с молоденькой, судя по голосу, и храброй, судя по ее словам, представительницей так называемой четвертой власти... Или «пятой»? Не суть! Главное, встреча состоится, черт побери! А потом... А что делать потом, уверяю вас, господин Самохин, – я придумаю! Обязательно придумаю!»
9. Среда, вторая половина дня
– ...Звонить Циркачу я не стал. Даже если он мне поверит, все равно обязан посадить. Не спасет меня его вера – факты против... Вот, пожалуй, и все, Инесса Александровна. Больше рассказывать нечего. Выключайте диктофон.
Инесса Александровна Кривошеева взяла со стола плоскую коробочку диктофона, нажала кнопку «Стоп».
– Да, Игнат. Впечатляющая история... Еще кофе хотите?
– Не откажусь.
– Сейчас сделаю. Растворимый, две ложки на чашку и без сахара. Правильно?
– Правильно.
– И печенья еще, и конфеток... Тьфу, черт! Какая же я дура! Вам поесть надо, а я все конфетки да печенье подкладываю! Сейчас приготовлю вам яичницу. Хотите яичницу? Соглашайтесь, все равно, кроме яиц, в холодильнике только иней и собачьи консервы. Хозяйка я, как видите, никудышная... На место, Альма! Ты, собака, сыта, прекращай придуриваться и вилять обрубком, разбаловалась тут у меня, приедет хозяйка, она тебе задаст!
Инесса Александровна встала из-за стола, полезла в холодильник. Шоколадно-коричневая собака Альма, породы доберман-пинчер, улеглась на место, на подстилку в уголке кухни. Положила остроухую голову на вытянутые лапы и продолжала следить за Сергачом.
– Так это не ваша собака, Инна?
– Не-а. Соседка-подружка попросила присмотреть за Альмой, пока сама устраивает личную жизнь, отъехав в краткосрочный отпуск на курорт вместе с очередным кавалером.
– А я с тех самых пор, как вы мне дверь открыли и псина зарычала, думал, это ваш четвероногий телохранитель, то есть телохранительша. Вот почему, думал, вы на самом деле не побоялись встретиться со мной у себя дома – дом под охраной.
– Вы серьезно так подумали? Хм... смешно. Нет, Игнат, я по вашему голосу сразу определила – вы не маньяк и не сумасшедший. Душевнобольных, между прочим, я совершенно не боюсь, мне их жалко. Я только психов побаиваюсь, с остальными можно договориться и поладить в случае чего.
Она включила плиту, поставила на огонь сковородку со специальным покрытием, позволяющим жарить и парить без всякого масла, разбила о край сковороды сначала одно, потом второе, третье, четвертое яйцо, а Игнат невольно ею залюбовался.
Инесса Александровна нравилась Игнату. В процессе разговора за чашечкой кофе, точнее – в процессе монолога Игната, пока крутилась лента в диктофоне, Сергач, сначала немного смущаясь, все чаще и чаще смотрел в лицо молодой женщины напротив.
Инесса Александровна высока по женским меркам (ростом с Игната) и обладает тем неуловимым шармом, что отмечает актрис французского кино от голливудских стандартизированных красоток. Ей где-то около тридцати. Уже не девочка, уже пожила и успела нажить тонкую паутину морщинок в уголках коричневых глаз и едва заметную, но все же заметную складку, пересекающую высокий лоб. Но шрамы, оставленные судьбой на лице, делали ее еще милее. И крашеные (конечно же, крашеные) волосы, не длинные, но и не короткие (подстриженные в стиле каре), ей шли, хотя ни цвет волос, ни прическа не делали Инессу Кривошееву моложе. Кстати, о шее: шея у нее была длинная, без всяких морщин и складок.
