фефела этот Неглинный!») и, разумеется, для истребования отчета, как он себя вел за время разлуки. Скворцов в то же время беспокойно оглядывался и искал глазами своего спутника, чтобы сказать ему, что приезд кузины, что ли, мешает ему провести день вместе с доктором. Но Федор Васильевич, услышавший интимное восклицание адмиральши и догадавшийся по выражению ее лица, что эта дама едва ли родственница Скворцова, поспешил деликатно исчезнуть, предполагая, что его приятелю несравненно будет приятнее эта неожиданная встреча без постороннего свидетеля.
— Ты кого это ищешь? — спросила, вместо ответа, адмиральша, внезапно насторожившись, и в ее глазах блеснул хорошо знакомый Скворцову огонек, верхняя губа, подернутая пушком, вздрогнула, и ноздри раздулись.
И с этими словами она обернулась.
На несчастие злополучного лейтенанта, совсем близко, в двух шагах от них, стояла хорошенькая, бойкая, пестро одетая француженка, одна из тех фривольных дам, которые на станции ищут случайного попутчика, который довез бы до Монте-Карло и дал бы два золотых, чтоб попытать счастья в рулетке. Вдобавок, и она, признав в Скворцове иностранца, взглядывала на молодого, красивого лейтенанта с большой выразительностью.
Адмиральша метнула на нее подозрительный взгляд, на который француженка ответила гримаской и хохотом, — и взволнованно проговорила, хмуря брови:
— Быть может, я помешала… Вас ждут…
— Никто меня не ждет… Я сию минуту приехал… Я искал доктора… Федора Васильевича… Мы с ним вместе съехали на берег…
В голосе Скворцова звучала нотка раздражения.
— Ну, прости… прости, Ника… Ты в последнее время так редко писал… Мало ли какие мысли приходили в голову!.. Я так страдала… такая без тебя была тоска, что я не выдержала и поехала повидаться с тобой… Однако едем, Ника… Вези меня в гостиницу. Какая здесь лучшая? Пошли носильщика за моим багажом… Пусть его пришлют в отель…
Через пять минут все было устроено, и адмиральша с Скворцовым села в карету и поехала в Grand Hotel de Nice…
Дорогой адмиральша, радостная и веселая, держала в своих маленьких руках руку Скворцова и взглядывала ему в лицо с властной нежностью, словно бы говоря своим взглядом: «Ну, голубчик, теперь ты снова мой, и уж я тебя не отпущу!» И Скворцов, несколько смущенный своим положением пленника, слушал, как она «страдала без него» и как она счастлива теперь.
— Ты видишь, как я тебя люблю, Ника, как я верна тебе? А ты? Ты не разлюбил свою Нину? Ты ведь рад, что я к тебе приехала? Говори, рад, мой милый?
У кого хватит жестокости сказать женщине, да еще хорошенькой, которая приехала из Петербурга в Ниццу для свидания, что ей не рады? Да и Скворцов, хоть и значительно охладевший к адмиральше после своего бегства и хорошо еще помнивший, какой «бамбук» было его положение в качестве любимого человека, тем не менее был очень польщен приездом, свидетельствовавшим и об ее, совсем неожиданном постоянстве, и о «фефелистости» Неглинного, да вдобавок, и этот нежный чарующий голос, поющий о любви, растрогал молодого человека. И он, разумеется, отвечал, что очень рад, бесконечно рад, и в доказательство пожал ее руку, так как более убедительным образом выразить свою радость на улице было невозможно…
Слушая разные нежности и, между прочим, получив комплимент, что «Нике очень идет статское платье», Ника не переставал все-таки думать о предстоящем объяснении… Нельзя ли его отложить, по крайней мере… хотя на день, на два… А то как же сразу огорошить ее известием, что он уходит в Тихий океан?… Положим, валерьян его не испугает, но все-таки… И надо же, наконец, объяснить ей, что он недостоин, что ли, ее любви и… и вообще… не настолько любит, чтобы связать с ней свою судьбу. Надо уяснить ей все это… А еще лучше бы ничего не говорить об уходе в Тихий океан. Через неделю «Грозный» уйдет из Виллафранки… Можно в день ухода отправить ей письмо, подробное письмо, в котором добросовестно изложить все обстоятельства, обещав сохранить о ней навсегда благодарную память, и дело с концом… Тю-тю! Ищи его! Небойсь, в Тихий океан адмиральша не приедет требовать любви и объяснений… Далеконько! «А какая же, однако, она хорошенькая, эта адмиральша!» — внезапно прервал свои размышления Скворцов, взглядывая на Нину Марковну.
— Что, постарела я? — кокетливо спросила она.
— Напротив, такая же хорошенькая, как и была, — совсем уже искренно проговорил Скворцов.
И неожиданно спросил:
— А что поделывает Неглинный? Он мне не пишет ни строчки.
— Неглинный? — протянула, слегка краснея, адмиральша и сделала такую гримаску, что Скворцову вчуже стало жаль своего друга. — Ничего, здоров, философствует и изредка заходит к нам…
— Он, кажется, влюблен в тебя до безумия?
— А ты откуда знаешь?
— Догадался из его единственного письма ко мне…
— А может быть, хотя он и не удостоил меня чести признания, — промолвила адмиральша, усмехнувшись…
— Страдает молча, бедный Васенька?
— Не знаю… Пусть себе!.. И вообще твой Неглинный, хоть и добрый человек, но…
Адмиральша остановилась на минутку, вспомнив, каким балбесом вел себя Неглинный в течение лета, и, бессовестно забыв остальные его заслуги в качестве идеального комиссионера, с презрительной усмешкой прибавила:
— Но, по правде говоря, невыносимо скучен… Он не может нравиться женщинам… А ты, Ника, уж не ревнуешь ли к своему другу? Нашел к кому ревновать! — расхохоталась адмиральша. — Да разве я тебя на кого-нибудь променяю, моего ненаглядного?. Я ведь до конца моих дней твоя, верная твоя Нина, и ты мой…
«Ну, это шалишь!» — подумал в ту же секунду Скворцов, охваченный внезапным страхом от такой приятной перспективы дальнейшей своей судьбы. Но он малодушно промолчал, тем более, что карета подъехала к подъезду, и представительный, с превосходно расчесанными бакенбардами швейцар вышел отворить дверцы.
Тотчас же явился не менее представительный господин во фраке, хозяин гостиницы, и пригласил приезжих посмотреть комнаты. Адмиральша выбрала себе хорошенький, мило убранный номер в две комнаты и когда подала свою карточку, то хозяин, и без того любезный, стал еще любезнее.
— А для вас тоже нужна комната? — спросил хозяин Скворцова.
— И брату нужна, — поспешила ответить адмиральша, заметив колебание молодого лейтенанта.
«Однако, — подумал Скворцов, — она мною распоряжается, как собственностью!» — и покорно последовал за хозяином.
— Через четверть часа приходи, Ника, — кинула вслед адмиральша. — Я тебе расскажу о моих планах… Будешь доволен.
Хозяин повел было Скворцова в номер того же этажа, но тот благоразумно попросил его отвести ему комнату повыше и не очень дорогую.
Оставшись один в номере, Скворцов заходил по комнате, полный внезапной решимости немедленно же объясниться с адмиральшей. Подло же в самом деле ее обманывать.
Но когда он вошел к адмиральше, и она, только что переодевшаяся в изящное парижское платье с вырезным воротом и с короткими рукавами, красивая и, казалось, помолодевшая, бросилась к нему навстречу и, обняв его шею руками, прильнула к его губам, вся трепещущая от счастья, — Скворцов, несмотря на свое твердое намерение объясниться, вместо объяснений безмолвно сжимал адмиральшу в своих объятиях.
После первых безумно-страстных минут свидания после долгой разлуки, адмиральша, поправив свою смятую прическу, заалевшая и счастливая, присела на диван и, усадив возле себя Скворцова, стала, излагать свой план.
План в самом начале был заманчивый.
Она хорошо понимает, как Нике тяжела разлука, и как он не хотел идти в плавание. Неглинный ей об
