— Да. Так будет лучше, — сурово прокаркал Якоб. — Можешь мне поверить. Когда природные условия придут в норму, кошки и птицы снова станут врагами по природе.
— Жаль, ах как жаль…
— Э, брось! Все в порядке.
Некоторое время они молча слушали колокольный звон. Затем кот заговорил:
— Хотелось бы мне знать, что стало с колдуном и ведьмой. Неужели мы никогда этого не узнаем?
— Подумаешь какое горе! Главное, все сошло хорошо.
— Хорошо?
— А то нет! Опасность миновала. Мы, вороны, такие вещи чувствуем. Тут мы никогда не ошибаемся.
Кот на минуту задумался, потом тихо сказал:
— В чем-то мне их почти жаль… Тех двоих. Ворон строго поглядел на него.
— Все! Ставим на этом точку.
Они замолчали и снова стали слушать концерт колоколов. Обоим не хотелось расставаться.
— В любом случае, — снова заговорил кот, — для всех наступающий год будет наверняка очень хорошим. Я хочу сказать, если везде все получилось так, как с нами.
— Наверное, так и есть, — глубокомысленно кивнул Якоб. — А вот кому они всем обязаны — этого люди никогда не узнают.
— Люди не узнают, — согласился кот. — И даже если кто-нибудь им расскажет, они скорее всего подумают, что это сказка.
Вновь настала долгая пауза, но ни кот ни ворон не собирались прощаться. Они смотрели на искрящиеся звезды, и обоим казалось, что никогда еще звездное небо не было таким высоким и ясным.
— Видишь, — сказал Якоб, — вот они, вершины жизни, которых ты до сих пор не знал.
— Да, — восторженно подхватил кот, — Вершины жизни! С этой минуты я буду покорять все сердца моими песнями, правда?
Якоб искоса настороженно поглядел на красавца кота и ответил:
— Кошачьи сердца — конечно. Ну а мне бы вернуться поскорей в уютное гнездышко, к моей Эльвире. Уж и подивится она, увидев меня такого молодого и в шикарном фраке. — Он аккуратно пригладил клювом несколько торчащих перышек.
— Эльвира? — переспросил кот. — Скажи честно, сколько у тебя жен?
Ворон чуть смущенно кашлянул.
— Да знаешь ли, нельзя им доверять. Надо вовремя сделать себе хороший запас, а то в конце концов один останешься. Тому, у кого нет родного крова, нужно везде иметь теплое гнездышко. Э, да тебе этого пока что не понять.
Кот возмутился.
— Я этого никогда не пойму!
— Поживем — увидим, господин лирический тенор, — сухо ответил Якоб.
Колокольный звон понемногу стихал. Кот и ворон молчали. Наконец Якоб подвел итог:
— Теперь надо сообщить обо всем Высокому Совету зверей. А потом вернемся к обычной жизни. И тут наши пути разойдутся.
— Погоди! Успеем еще в Высокий Совет. Прежде я хочу спеть мою первую песнь.
Якоб оторопел.
— Так я и думал! — каркнул он. — Кому же ты хочешь петь? Публики-то нет, а я абсолютно лишен музыкального слуха. У меня абсолютное отсутствие слуха, абсолютное!
— Я спою для святого Сильвестра и во славу Всемогущего Небесного Котищи.
— Пожалуйста, если уж тебе так хочется, — ворон пожал плечами. — А ты уверен, что там, наверху тебя услышат?
— Тебе этого не понять, друг мой, — с достоинством отвечал кот. — Это вопрос моего стиля.
Он наскоро пригладил свою шелковистую шерстку, разгладил внушительные усы, приосанился и замяукал свою первую и самую прекрасную арию, подняв голову к звездному небу. Ворон слушал терпеливо, хоть ничего и не понимал в музыке.
А так как чудесным образом у кота вдруг появилось великолепное знание итальянского языка, то пел он по-итальянски, несравненно мягким неаполитанским лирическим тенором:
Что значит:
Здесь Михаэль Энде пошутил — привел немецкую поговорку: «Ende gutalles gut», обыграв свою фамилию.
