Успокоился я малость, подумкал немного и решил, что глотки были слишком махонькие, поосторожничал я, значит. Ну и добавил ещё парочку… А пляжка возьми и опустей! Ох и струхнул я в тот миг! Замер, как тот же веховой олдь, стою, прислушиваюсь к своим ощущениям… Башка по-прежнему ясная, токмо звона добавилось, а вот взор… со взором чудеса начали твориться разные! Все вокруг – улица, дома напротив, да и сам плетень под руками вдруг начали насквозь просвечивать, будто бы из сладких леденцов слепленные, коими дитяток на праздники угощают! А в небеса глянул… Диво дивное! Звезды средь бела дня узрел! А с ухами что деяться начало! Все слышно стало – на сто вех вокруг, даже как тараканы в ближайшей хате за печкой переругиваются – и то разобрал и вроде понял, из-за чего промеж ними спор вышел…
Вот тут я вже струхнул не на шутку.
От того, что бодрячка явно перебрал.
Стою, дрожу как осиновый лист на ветру, жду, когда Неведомые Предки к себе заберут, гляжу, куцы очи глядят…
Гляжу…
Скатертью дорога, а перед очами-то все равно ничего не изменилось! Те же толпы людские, в одном направлении бредущие, – торгаши, стражники с алебардами, всякий разный работный люд, толком и не разобрать, так все перемешались… и те же наглые, ухмыляющиеся козлы, подгоняющие людей.
И вот тут-то до меня дошло всурьез, крепко так дошло, аж до самых печёнок продрало и по темечку кувалдой стукнуло. А то дошло, что никакие энто, скатертью дорога, не козлы, а самые натуральные елсы. Понимаете – елсы?! Хоть и ни разу в жизни их не видывал, а по народным описаниям все сходится! Так что куды все страховиднее оказалось, чем чудилось. Да, куды страховиднее…
Потому как, понял я, наступил давно обещанный День Страшного Суда.
От потрясения на разум мой словно туман нашёл, свет перед очами померк, и весь мир канул в тьму бездонную… да нет, сознания я не лишился, скатертью дорога, – как в себя пришёл, все так же возле плетня стоял и крепко за него держался. Но, видать, стоял так все же немало, улицы опустеть успели – ни елсов, ни людей гонимых, токмо ветер пыль да обрывки мусора по мостовой метёт. И в сердце такая пустота звенит – что твой бубён.
Стою и ума не приложу – что же мне тепереча делать?
И неведомо, сколь бы ещё так стоял, ежели б не осенило – а ведь токмо меня одного елсы и не тронули. И вряд ли лишь по той причине, что в дерьме извалялся так, что и сам от свинтуса почти не отличался. Не смрад же их так смутил, рогатых. Значит, есть что-то во мне особливое, что от других несчастных отличает. И не важно, что именно, – раз выпала мне такая оказия, значит, нужно энто использовать! Спасать, скатертью дорога, надобно людишек! Спасать! К тому же сила небывалая мне от бодрячка привалила, так и распирает изнутри, требуя кого-нибудь приложить…
Перемахнул я одним могучим прыжком через тот плетень…
Да нет, не вышло. Человек, как правильно сказывается, может все, пока не начинает что-то деять. Зацепился я штанцами за край плетня на самом излёте… сам со всего маху мордой о мостовую приложился, да и плетень тот, скатертью дорога, напрочь завалил. Донельзя обрадованные подвалившей свободой свинтусы тут же разбежались кто куды, громко выхрюкивая о нежданном счастье всему миру, а один подлюка даже по спине пробежал.
Их счастье, что не до них мне было.
Кое-как собрав свои кости и зубы, поднялся я и побежал в сторону центральной городской площади, куды елсы весь народ гнали. Город я свой ведаю как пять пальцев, так что как бы улицы ни плутали – не заблудишься. К тому же громадная статуя Олдя Великого и Двуликого, что испокон веков торчит в центре площади любого города, возвышаясь над всеми домами, как взрослый над грудными дитятками, не позволит заблудиться даже с перепою – завсегда каким-нибудь ликом направление из-за крыш укажет. И ведь как бегу – разве что не лечу, едва успеваю ноги переставлять, несут – прямо как сапоги-скороходы. Вмиг до площади добрался!
И остановился.
Точно! Здесь все – от мала до велика. Вся площадь от края до края людьми запружена. И что самое жуткое – тишина стоит. Мёртвая. И энто при таком-то сброде народа, скатертью дорога, когда шум должон быть слышен в городских окрестностях, а не то что здесь! Стоят люди – столбы столбами, словно все старательно статую Олдя Великого и Двуликого изображают. Друг на дружку не взирают, друг с дружкой не разговаривают, гляделки пустые, улыбки безжизненные, показалось даже, что не дышат. Но нет присмотрелся к ближайшему мужику – грудь хоть и едва заметно, скатертью дорога, а двигается.
Кстати, все елсы куды-то сгинули, до единого.
Энто хорошо, думкаю, знать, не все ещё пропало. А что в энтом хорошего, додумкать не успел. Потому как словно мало мне было прежней жути – другая попёрла.
Засияла вдруг статуя Смотрящего всеми цветами радуги, загремела громовым голосом что-то грозное с высоты своей небесной с испугу не понял, что именно, и… вместе с постаментом начала прямо в камни, коими площадь-то была вымощена, утопать, словно ложка в густом киселе, да ещё при энтом медленно повёртываясь вокруг оси. Наверное, скатертью дорога, именно тогда борода с усами у меня и поседели. Сказано ведь в народе – как оба лика Смотрящего увидишь, с места не сходя, тут тебе на том самом месте и конец ужасный придёт. Вот и я – стою, ноги словно к землице приросли, то в жар, то в холод бросает, едва в обморок не хлопаюсь, а статуя вертится, то добрый лик покажет, то злым накажет. И под землицу уходит. Кажется, целую вечность так простоял, прочим людишкам уподобившись – пока Олдь по самую макушку в землицу не зарылся.
Тут-то наваждение и сгинуло.
Ощупал я себя растерянно, ещё не веря, что цел остался, даже за нос пребольно ущипнул – да нет, и в самом деле цел! Токмо рано, скатертью дорога, радовался. Потому что из дыры бездонной, что в центре площади после статуи разверзлась, вдруг шар вылетел – точь-в-точь с энту дыру размером. Чёрный такой шар, блестит, словно жиром намазанный, а громадный – страсть, больше любого дома в городе в несколько разов! Не успел тот шар и взмыть толком, а за ним вже следующий лезет, круглым боком подпирает – такой же. В общем, для краткости, вылетело их несметное количество. Пока я пасть от удивления разевал, пали те шары по краям площади и раскрылись, словно маковые головки, отделив лепестки от чашечки и опустив их на землю на манер мостков. Тут же будто по команде люди разом зашевелились и потянулись гуськом в нутро тех шаров проклятых, скатертью дорога, какие к кому поближе были.
