– Надо бы попутную телегу поймать, – со странной задумчивостью проронил тот, тоже глядя вслед удравшему нахалу. – До веси-то топать не близко, а мне до полуночи надо поспеть.
– Это мы запросто, халваш-балваш. У меня среди знакомых желающих подвезти – в очередь выстраиваются. Рыльце-то у многих в пушку, а я, чай, не дудак, случаем пользоваться умею!
И они дружно пошли ловить халяву.
Глава третья,
в которой коса как ни уворачивалась, а нашла на камень
Можно ли купить честного человека?
Купить нельзя, продать – можно.
– Нет, девица, и не упрашивай, – негромко, но решительно ответил Безумный Проповедник, уставившись на Минуту исподлобья слегка выпученными глазами. – Не знамо мне то, о чем ты просишь. А что по пьянке гуторил… так чего по пьянке, скатертью дорога, не нагуторишь, чего не насочинякаешь, когда язык с башкой не ладит и поперёд неё поспеть торопится!
Минута тихо вздохнула и посмотрела в окно трактира, рядом с которым стоял столик, приютивший их с Проповедником. «Как же быстро летит время, – подумала она. – Только что за окном был день, и вот уже ночь прижала тёмные мягкие ладони к стеклу с той стороны, отгородив мир от света Небесного Зерцала». От стойки трактирщика, под стать её настроению, тянулась вдумчивая песня, исполняемая худым белобрысым славом, являвшимся не кем иным, как известнейшим бродячим бардом Вохой Василиском. Оседлав табуретку, заезжая знаменитость под мелодичные звуки балабойки красиво выводила сочным баритоном:
Шикарная одёжка барда – штанцы и рубаха из дорогого синего плиса с широкими красными лампасами по швам прямо-таки громогласно заявляла о его благополучии, но завистливых взглядов окружающих это не вызывало – честно заработал, чего там говорить. Мало у кого такой чудный голос имелся, как у Вохи:
Народ в зале, не забывая работать челюстями и опрокидывать чарки – для смазки, – с таким же вдумчивым вниманием слушал Boxy. Boxа пел, а трактирщик Мудрый Фрол, пристроившись рядом с ним, не забывал подливать в чарку романсера по мере опорожнения… да нет, не брагу – квас, надо же было чем-то певцу горло смачивать после песен, да и во время оных…
Минута снова вздохнула. Хорошо пел Воха. Да только душу расстраивал пуще прежнего. Проповедник оказался упрям и непоколебим. Битых три часа с момента его появления в трактире, момента, которого она ожидала более трех суток, она пыталась уговорить его открыть лишь ему одному известную тайну. Тайну, о которой и говорилось в том донесении, на доставку которого в храмовник – Бове Конструктору, по поручению его агента трактирщика Мудрого Фрола, – она положила столько сил. Но дед упорно отпирался, отнекивался, отказывался от своих слов, сказанных в присутствии Фрола под влиянием «весёлых паров». Хотя Минута видела – прав трактирщик, знает дед тайну, но говорить не желает ни в какую, словно чего-то жутко боится. Вот бы узнать причину его страха, может, тогда сумела бы найти другой подход… И чем можно такого здоровяка напугать? Неужели только этими слухами о Проклятом домене, о том, что в нем никого живого давно не водится – ни людей, ни зверей, и только анчутки с елсами там обитают, да в таком количестве, что…
А дело, собственно, заключалось в том, что тема Проклятого домена являлась в Универсуме особенной. Из пятидесяти четырех доменов он был единственным, в который доступа не существовало. Он исправно вращался вместе с остальными, исправно подставлял свои бока в полночь бокам других собратьев, но… По народному сказанию, с тех пор как во времена давние был тот домен за непомерные грехи его жителей проклят Олдем Великим и Двуликим, навсегда обездвижились половинки Раздрай-Мостов, что соединялись над Бездоньем в одно целое с такими же половинками Раздрая из других доменов. И в том же сказании народном вещалось, что рано или поздно наступит день, когда соединятся Мосты с роковым доменом, и будет тот день началом конца, и будет тот день Днём Страшного Суда, и хлынут елсы, анчутки да феликсы железные тот Суд над всеми жителями Универсума вершить – каждому по грехам его, от мальца до старца… Минута не особенно то верила в эти россказни, народ, как известно, любит себе разные страховидлы выдумывать, чтобы свою серую жизнь приукрасить, и тем больше их выдумывает, чем меньше их на самом деле существует… Но допускала, что не всегда слухи возникают на пустом месте… Так, может, и дед что-то этакое видел? Что-то, что напугало его до заячьей лихорадки?
У Бовы Конструктора, настоятеля Храма Света, в том домене были свои интересы. Почему-то он полагал, что именно там он сможет открыть тайну самого Универсума кто и для чего его создал… И Минуте ничего не оставалось, как верить в его прозорливость, ведь Бова был истинным гением домена Простор, и все, за что он ни брался, у него получалось, а все его теории, казавшиеся на первый взгляд совершенно безумными, рано или поздно находили неопровержимое подтверждение. Взять хотя бы его Паровую Думовину – никто в неё не верил, сколько гонений на него было в учёном совете за жуткую растрату средств! Происки недоброжелателей, злопыхателей и зрявредителей едва не лишили Бову места настоятеля Храма Света! Но отстоял Бова своё детище, сумел закончить и доказать, что был прав, – доказать изумительной работой самой Думовины…
А тут этот упрямый дед – не желает пойти навстречу…
Хмуря тонкие чернёные брови, Минута покосилась на Безумного Проповедника, невозмутимо потягивающего квас из большого глиняного бокала. По различным сведениям, её собеседнику уже должно натикать лет сто, а то и больше, но его внешний вид ничуть не предвещал, что он готовится в последнее путешествие к Неведомым Предкам. Стать его была впору мужику в расцвете лет, но никак не вековому старикану – высокий рост, широкие плечи, и, хотя тело его скрывал потрёпанный серый армяк, столь длиннополый, что вполне мог сойти и за утеплённую рясу, под одёжкой явно угадывались нехилая физическая комплекция. Ну прямо не дед, а былинный герой! Из тех, что тучи руками разгоняют. Разве что борода его выдавала – седая и длинная, аж до пояса, да усы такого же размера и колера. Но волосы на голове были на удивление черны, как вороньи крылья. Связанные на затылке верёвкой в длинный хвост, они были не короче его бороды и прямо-таки кричали о молодости хозяина. Минута не могла не заметить, что этим контрастом цвета волос с бородой Проповедник очень сильно смахивал на самого Бову Конструктора…
Воха Василиск в этот момент сменил песню, затянув что-то грозно-весёлое, и Минута невольно отвлеклась, вслушиваясь:
Наконец дед допил квас, отставил бокал и принялся пощипывать крепкими пальцами седые усы под крупным, горбатым носом, словно его руки не могли обходиться без какого-нибудь дела. Вернее, не усы, а усищи – вон, под стол свешиваются, концов не видно… Наткнувшись на отечески добродушный, но слегка насмешливый взгляд, которым он изучал её из-под густых чёрных бровей, Минута смущённо потупилась.
