он огорчен. А детей, как знает каждый, нельзя огорчать ни за что на свете. Поэтому я быстро добавил:
— В следующий раз я с превеликим удовольствием приглашу вас к себе домой, но сегодня мне совсем нечем вас угостить…
— Ничего страшного, — явно обрадовался ребенок, поднялся со стула и вместе со мной вышел из ресторанчика.
На улице тем временем стемнело. Когда мы молча, бок о бок, зашагали в сторону моего дома, во мне мало-помалу начало расти беспокойство. Я украдкой взглянул на своего юного спутника — снизу вверх (он был по крайней мере на голову выше меня), чтобы угадать, что же он замыслил. Однако лицо его сохраняло прежнее приветливое выражение, только глаза были немного сонными.
— Дорогой друг, — осторожно начал я спустя некоторое время, — ужасно мило с вашей стороны, что вы решили меня проводить, но мне представляется более разумным как можно скорее отослать вас домой. Уже довольно поздно для такого молодого человека, как вы, и, насколько я вижу, вы устали и хотите спать.
— Ничего страшного, — ответил ребенок и сладко зевнул.
Любой, разумеется, согласится со мной, что нельзя отказываться от услуги, которую хочет оказать вам ребенок. Он ведь желает вам только добра и наверняка огорчился бы, если б его бессердечно отвергли. Итак, я больше ничего не сказал.
Я живу совершенно один на окраине города, в маленьком домике, окруженном прелестным садом. Мне, вероятно, следовало бы сказать: «Я жил там», хотя с тех пор прошло всего несколько дней. Однако давайте обо всем по порядку.
Когда мы подошли к калитке, я решился солгать. Я прекрасно знаю, что лгать некрасиво, даже если к этому вынуждают обстоятельства. Но я подумал: если я скажу моему юному другу, что дети в его возрасте, на мой взгляд, никогда, ни при каких обстоятельствах не должны так запросто гулять с незнакомцами, и уж тем более в столь поздний час, то он, чего доброго, решит, будто я испытываю к нему неприязнь. Короче, подобные замечания могли бы его расстроить. Поэтому я с наигранной растерянностью воскликнул:
— Ах, господи, похоже, я забыл ключи, и мне теперь не открыть дверь!
— Ничего страшного, — сказал большой ребенок и отошел на несколько шагов назад.
Я с облегчением вздохнул и хотел уже предложить доставить его домой к родителям, но тут увидел, что ребенок отступил только для того, чтобы взять разбег. Он стремительно ринулся на входную дверь и вышиб ее мощным ударом. В этот момент я опять засомневался, а не лучше ли все-таки запрещать подобные поступки детям, не обращая внимания на то, обидятся они или нет. Однако было ясно, что мой юный друг и на сей раз не имел в виду ничего дурного. Поэтому я ограничился тем, что с укоризной сказал ему:
— Вообще-то, дверь был почти новая…
— Ничего страшного, — утешил меня большой ребенок и вошел в дом.
Я на несколько минут задержался на свежем воздухе, чтобы перевести дух и утереть холодный пот со лба. Разумеется, это было ошибкой с моей стороны, ибо никогда нельзя оставлять детей без присмотра, тем паче в доме, который им незнаком и в котором они не в состоянии найти даже выключатель. Потому что из дальней комнаты вдруг раздался страшный грохот, звон разбитого стекла и крик, от которого у меня мурашки побежали по телу.
Я со всех ног бросился внутрь, зажег свет и обнаружил большого ребенка на полу среди осколков моего любимого аквариума. Ребенок вымок до нитки, зеленые водоросли лохмотьями свисали с него, а вокруг беспомощно трепыхались бедные рыбки.
— Боже правый! — перепугался я, увидев, что лицо большого ребенка сморщилось и он готов разрыдаться. — Ты не ушибся?
От волнения я позабыл обратиться к ребенку на «вы». Но он не обиделся на меня за подобную фамильярность и, мужественно сдержав слезы, улыбнулся:
— Ничего страшного.
Начиная с этого момента мои воспоминания несколько путаются, потому что события начали развиваться с катастрофической скоростью. Помню, я выбежал на кухню, чтобы принести ведро с водой, поскольку хотел спасти рыбок. Вернувшись в комнату с полным ведром, я увидел, что большой ребенок тем временем распахнул платяной шкаф, вытащил из него все мои костюмы с рубашками и теперь вытирал дми пол. Я тотчас же сообразил, что делает он это, само собой разумеется, не со зла, а лишь желая помочь мне.
Подбирая рыбок и выпуская их в воду, я деликатно объяснил ребенку, что для уборки не стоит использовать костюмы и рубашки, поскольку они придут в негодность.
— Ничего страшного, — с воодушевлением ответил он, желая показать, что не нужно принимать так близко к сердцу столь незначительное происшествие.
Я побежал на кухню с ведром, в котором теперь плавали мои рыбки, чтобы найти там подходящую посуду, куда мог бы на время поместить своих маленьких любимиц (ведро требовалось мне для уборки). Перебирая кастрюли и миски, я услышал странный шум в гостиной. Но поскольку на сей раз за ним не последовал крик, я не придал этому значения. Ведь я же знаю, как болезненно реагируют дети, когда им по каждому поводу твердят, что они-де не должны делать того или этого.
Когда я наконец вернулся в комнату, мой юный гость натянул через нее веревку, уронив при этом на пол две картины и разбив вдребезги антикварное зеркало, и повесил сушиться мокрые костюмы и рубашки. Я был тронут его заботой. Только, к сожалению, ребенок — вероятно, для того, чтобы вещи сохли быстрее, — разжег прямо на ковре в гостиной большой костер из бумаги, которую он обнаружил на моем письменном столе.
Ребенок, естественно, действовал из самых лучших побуждений. Ему ведь и в голову не могло прийти, что толстенная стопка мелко исписанных листов была моей новой книгой, которую я только что завершил. Я подскочил к костру и стал выхватывать из пламени обгорелые страницы, чтобы спасти хоть что- нибудь.
Юный гость последовал моему примеру, однако, видимо, принял мои действия за веселую игру, потому что принялся разбрасывать горящие обрывки по всей комнате.
— Остановись! — крикнул я. — Не делай этого! Ты же весь дом спалишь!
— Ничего страшного, — заметил большой ребенок. Дальше события сменяли друг друга как в калейдоскопе.
Я только успел вызвать по телефону пожарных, а затем потащил ребенка, который радостно смеялся и явно не сознавал, в какой опасности мы находимся, вверх по лестнице, потому что путь к выходу был отрезан разбушевавшимся пламенем. Кончилось тем, что мы через окно на чердаке выбрались на крышу.
— Послушай, — задыхаясь от густого дыма, проговорил я. — Сейчас ты должен проявить благоразумие и слушать меня внимательно, чтобы все сделать правильно. Нам придется прыгать отсюда вниз.
— Ничего страшного, — пожал плечами ребенок.
И тут мы прыгнули. С ним, к счастью, ничего не случилось, поскольку он упал на меня, следовательно, приземлился относительно мягко, тогда как я сломал себе руку и ногу.
Последнее, что я запомнил, прежде чем меня унесли на носилках, это был большой ребенок. Он стоял в зареве горящего дома и приветливо махал мне рукой. Нет сомнений, что действовал он без всякого злого умысла.
Вот уже две недели, как я лежу на больничной койке, рука и нога в гипсе. Пройдет еще немало времени, прежде чем меня выпишут. Затем мне нужно будет найти себе новый дом. Новую одежду мне тоже, естественно, придется покупать, а свою книгу я должен буду написать заново, с самого начала. Большого ребенка я с тех пор ни разу не видел. Говоря откровенно, я бы не очень расстроился, если бы мы так никогда и не встретились.
